– Что это?

– Классическая позиция иноземцев. Пехота – вот эти два черных кирпичика, в середине. Синий цвет – кавалерия, желтый – лучники и пращники. Кавалерия тоже может быть разбита на два отряда, легкую и тяжелую, этого мы пока не знаем. Как бы ты расположил наши силы?

– Я не солдат! – отрезал Баллистар.

– Зато думать умеешь. Военному ремеслу можно выучиться, как любому другому. Вот, к примеру: где кавалерии труднее всего развернуться?

– В лесу. Деревья и подлесок будут мешать ей.

– А что мешает пехоте?

– Холмы, горы, реки. Тот же лес.

– Видишь? Учитывая все это, мы постараемся завязать сражение там, где для нас удобнее, в лесу или на холмах. Итак, какую позицию занял бы ты на Дуане?

– Хорошая оборонительная позиция только одна: холм с плоской вершиной на северном конце перевала, но враг его быстро возьмет в кольцо.

– Сколько человек там можно поставить?

– Не знаю. Может быть, тысячу.

– А если две? Все, что у нас есть?

– Какой в этом смысл? Когда враг замкнет окружение, отступать станет некуда. Мы, правда, будем занимать высоту, но иноземцев больше пяти тысяч – они нас задавят числом.

– И все-таки лучшей позиции не придумаешь. Пройдя через перевал, враг начнет громить разбросанные в горах деревни, и ничто не остановит его.

– Я не знаю, как с этим быть, – признался Баллистар.

– Я тоже. За обедом поговорим снова. – Ари посмотрел Баллистару в глаза. – Или у тебя есть другие дела?

– Нет… никаких дел.

– Вот и ладно. Значит, увидимся.

– Ты правда думаешь, что я могу тебе в этом помочь? – Баллистар с трудом поднялся на ноги.

– Конечно. Возьми чертежи с собой и подумай.

– Хорошо, Ари, подумаю, – улыбнулся карлик. – Спасибо тебе.

Смуглый воин пожал плечами и вернулся к своим занятиям.

– Вот это женщина, клянусь Богом! – Обрин, скинув колет, сел к огню. – Все вышло так, как она предсказала. Они повалились, что твои кегли! Просто не верится, Фелл. Когда я ехал к Фарленскому форту, у меня сердце в горле стояло. А офицер приказал открыть ворота, выслушал мое донесение, передал командование мне да и выступил. Я рассказал ему, как лучше ехать по снегу, и они угодили прямехонько в засаду Грейма.

– При этой первой стычке у Грейма потерь не было, но отряд из Паллидского форта стоил ему больше двадцати человек, – заметил Фелл.

– В сравнении с двумя сотнями, которые мы перебили, это пустяк. Плохо только, что гарнизон Аодского форта сумел уйти. До сих пор не пойму, как это получилось.

– Они попросту заблудились и на засаду не вышли. Никто в этом не виноват.

Обрин откупорил глиняный кувшин.

– Баронское вино. Таких по шесть штук в каждом форте. Хорошее – на, попробуй.

– Нет. Лучше пойду прогуляюсь.

– Что с тобой, Фелл?

– Ничего, просто хочу пройтись.

Обрин заткнул кувшин и тяжело поглядел на лесничего.

– Я, может, не лучший знаток человеческих душ, зато двенадцать лет прослужил сержантом и вижу, когда человека что-то грызет. Страшно тебе? Тревожно?

– Не знал, что это так на виду.

– Я догадался, но твои люди не должны знать. Это один из секретов хорошего командира. Твоя уверенность передается им. Они кормятся твоей силой, как волчата, сосущие мать. Точно так же к ним перейдет и твое отчаяние.

– С волчицей меня еще ни разу не сравнивали, – хмыкнул Фелл. – Давай свой кувшин. – Он выпил, утерся рукой. – Правда твоя, винцо доброе. Я иноземцев не боюсь, Обрин. И умереть за свой народ не боюсь. Тут другое. Постараюсь впредь не проявлять своих чувств так открыто.

– Сигурни, – сказал Обрин, заздравно подняв кувшин.

– Почем ты знаешь? – удивился лесничий.

– Слух у меня хороший, – ухмыльнулся бывший сержант. – Еще один командирский секрет. Вы были любовниками, но теперь это в прошлом. Не печалься. Парень ты видный, и немало найдется женщин, которые согреют тебе постель.

– Это не единственная причина моей грусти. Ты не знал ее, когда она была простой девчонкой, охотницей. Настоящее чудо! Сильная, бесстрашная, но как она при этом любила жизнь, как смеялась. Освещала, как солнышко, самый холодный и пасмурный день. А что теперь? Видел ты, чтобы она хоть раз засмеялась, хотя бы улыбнулась чьей-нибудь шутке? Это ледяная статуя, снежная королева. – Фелл снова припал к кувшину.

– Последние месяцы не слишком располагали к веселью, но я понимаю тебя, – сказал Обрин. – У меня был когда-то хрустальный шар с заключенной внутри, словно во льду, розой. Я всегда любил розы, а эта, бархатистая, густо-красная, была особенно хороша. Жить она могла вечно, но не пахла, и ничто от нее не родилось.

– Вот-вот. В самую точку. Будто корона Альвена: все ее видят, но потрогать никто не может.

– Я часто слышу об этой короне. Одно из ваших преданий?

– Нет. Я сам видел ее, когда мне сравнялось десять. Она является раз в двадцать пять лет посреди заводи у водопада Железнорукого. Волшебное зрелище. Серебряная, скорее шлем, чем корона, она сияет, как лунный свет. По бокам у нее сложенные, как у падающего ястреба, крылья, золотой обруч на лбу покрыт древними рунами. Боковые щитки и носовая стрелка – такая же, как на иноземном шлеме – тоже серебряные. Я был там с отцом, в последнюю нашу зиму. Вскоре его забрала чума. Я ничего не видел из-за народа, и отец посадил меня на плечи. Человек позади нас заругался. Корона явилась, продержалась около десяти мгновений и вновь погасла. Что за ночь, приятель!

– На фокус похоже. Я видел, как фокусники творят из ничего золотых птичек, которые после рассыпаются разноцветными искрами.

– Нет, это не фокус. Альвен приходился Железнорукому дядей. Своих детей он не имел и племянника ненавидел. Умирая, он приказал одному из своих чародеев спрятать корону так, чтобы Железнорукий никогда ее не нашел. Из-за этого нового короля так и не короновали, и годы его правления стали чередой бесконечных смут.

– Не понимаю. Престол он занял по праву крови. Подумаешь, важность – корона!

– Корона обладала волшебными свойствами. Только истинный король мог носить ее. Ее сделали задолго до Альвена, и когда один узурпатор возложил ее на себя, лицо его почернело, из глаз вырвалось пламя, и он растаял, как снег на солнце.

– Гм, – промычал Обрин. – Красивая сказка. В нашем племени тоже такие есть – о копье Голдарка, мече Кельтина. Может, и я увижу когда-нибудь вашу корону. Но мы говорили о Сигурни. Что же порушило вашу любовь?

– Моя глупость. Я хотел иметь сыновей. В горах этому придают большое значение. Мне хотелось растить моих мальчиков, учить их охоте и жизни в лесу, прививать им любовь к родимой земле. Сигурни бесплодна, как твоя роза в хрустальном шаре. Я ушел от нее, но лицо ее продолжало сиять в моей памяти, не покидая меня ни на час. Даже лежа с моей женой, Гвен, я видел только ее. Не было в моей жизни ошибки страшнее этой. – Фелл допил остатки вина и лег на пол. – Хоть раз бы еще увидеть, как она засмеется… как станет прежней.