Чутье политика подсказало Сталину, что космополитизм каким-то боком к концу века тронет проблему глобализации. И в своей речи на Девятнадцатом съезде партии, в 1952 году, он сказал в связи с этим: «Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их «превыше всего». Теперь не осталось и следа от «национального принципа». Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомненья, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять».

…Появление гарвардских профессоров в ЦРУ оказалось оправданным – они там свою задачу в сороковые-пятидесятые годы выполнили, потрудившись над технологией идейной войны с Советским Союзом. Но ирония истории в том, что через 44 года именно гарвардские профессора поспособствовали окончательному умертвлению советского наследства в новой России, осуществив прогноз Конанта: «Мы осилим СССР, и это будет нашим триумфом до конца столетия». В 90-е годы министр финансов США Ларри Саммерс, определявший экономическую политику США по отношению к падшей России, Саммерс, вышедший из Гарварда, бывший его президентом, порекомендовал ельцинскому правительству в качестве советников двух гарвардских профессоров – Андрея Шлейфера и Джонатана Хэя. Саммерс рекомендовал их вице-премьеру Анатолию Чубайсу и главе комиссии по ценным бумагам Дмитрию Васильеву, что, мол, это «надежные, дельные парни». Надежные парни здорово помогли американской администрации и Саммерсу убедить ельцинское руководство действовать в двух направлениях: остановить гиперинфляцию и как можно скорее провести приватизацию государственной собственности. Потом умные экономисты доказали, что это было ошибкой (сознательной или нет?), обернувшейся тем, что российский народ остался без зарплат и пенсий. А приватизация оказалась жульнической, посеявшей смуту на долгие времена. Но при этом сами гарвардцы оказались еще и нечисты на руку. Используя свои должности советников в российском правительстве, они приложили достойные усилия для своего обогащения в хаосе российской приватизации. Потом за них взялся американский суд в Бостоне, который вынес по ним решение. Да и сам Гарвардский университет попался: корпорация Нагуагё Management Co., которая управляет университетскими деньгами, в 90-х годах занималась инвестициями в России. Но университет не имел права этого делать. В суде ответчики согласились уплатить истцу – американскому государству – более 31 миллиона долларов.

Вот такая грязная история с гарвардскими профессорами и российскими чиновниками. Был ли это триумф гарвардской школы, трудно сказать, но то, как измельчал гарвардский профессор, – это заметно. Однако дело было сделано и заняло свое почетное место в череде многолетних усилий, толкавших СССР, а потом и Россию в пропасть. И среди многих толкавших в первых рядах суетились Околович с Поремским…

Эта глава посвящена объяснению того, как интеллигенция использовалась согласно «молекулярной» теории. Признано сегодня, кем с гордостью, кем со стыдливостью, что в годы советской перестройки, которая подвела черту под Советским Союзом, именно интеллигенция, выражая интересы определенных политических группировок, сама себя комфортно чувствуя в них, оказалась творцом определенных настроений в стране, шла в первом ряду разрушителей социально-политической системы, заражая разрушительными импульсами добровольцев-активистов из других общественных слоев.

«Молекулярная» теория Поремского, квинтэссенция эмигрантской мысли, столь приятно удивившая американцев, являла собой дельную технологию организации диссидентских настроений прежде всего среди элитарной, не «массовой» интеллигенции. Диссидентских, значит, оценивающих иначе природу режима и жизни в стране, природу людей, живущих в ней. По замыслу родоначальника теории, диссидентствующий интеллигент вместе с такими же увлеченными, будет колоть «молекулярными» порциями сознание публики, готовить ее к антикоммунистическому перевороту.

Она, эта «новая» интеллигенция, – здесь опять приведу слова Редлиха, соратника Поремского, – и налаживает тот «молекулярный» процесс, тот «пропагандистский поток достаточной мощности» в виде огромного количества «книг, брошюр, журнальных и газетных статей, разговоров и споров, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то длительное усилие, из которого рождается коллективная воля определенной степени однородности, той степени, которая необходима, чтобы получилось действие координированное и одновременное во времени и географическом пространстве».

Крупный деятель ЦРУ был более деловит, говоря о «молекулярной» технологии: «Бороться с коммунистическим режимом на его собственной территории, оказывать помощь движению сопротивления, ослабляя лояльность граждан передачами по радио, листовками и литературой». Самым первым «молекулярным» документом, ставшим известным советской разведке, оказалась директива президента Трумэна для ЦРУ, которому предписывалось ведение «пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением… изменников…»

Сейчас понятно, что предтечей распада общественного строя в СССР был распад в духовной сфере, в общественном сознании, в «культурном ядре». Как минимум, треть публики желала этого распада, потому что ее сознание уже было «обработано» как условиями существования, так и новой, «молекулярной» интеллигенцией. Но эта треть оказалась самой пассионарной, энергетически заряженной, «захватывающей» спящих советских граждан. Еще в годы советской перестройки новая интеллигенция внушила массам идею несостоятельности советского типа хозяйства и пообещала народу резкий скачок благосостояния после перехода к рынку. «Молекулярная» интеллигенция, не жалея сил, показывая чудеса гражданский изворотливости, добилась того, что масса поверила в это грядущее чудо, как поверила и в то, что советский период – это черная дыра в истории России и спасение только в «настоящей демократии» и «всеобъемлющим рынке».

Новая интеллигенция, организуя пропагандистский поток достаточной мощности, начала с морали. Это классика, оказавшаяся верной. Сошлюсь на немецкого социолога начала прошлого века Роберта Михельса: «Ни одна социальная битва в истории не выигрывалась когда-либо на длительное время, если побежденный уже до этого не был сломлен морально». Начав с борьбы за моральные и культурные ценности публики, новая интеллигенция, вооруженная «молекулярной» теорией, – раскачала ее основательно, а с ней и общественный строй.

Делала все по теории: эффективность раскачивания равна умножению структуры на идеи и действия. Наращивая идеи и действия, можно свести к минимуму структуру, – значит максимально обезопасить ее деятельность от служб безопасности государства. Но минимум структуры – это не какие-то там подпольные «пятерки», штабы и комитеты. Это тусовки – изобретение диссидентов, действовавших по «молекулярной» теории.