Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, — впервые улыбнулся Виктор. — Хочу быть как вы!
Весь следующий вечер мы вместе записывали грехи Виктора на отдельный листок, который он должен был подать священнику на исповеди.
— Не всё знаю, что за грех считать, — сказал он в самом начале, и мы ему помогли.
— Первым делом: женщины, вино, карты? — спросила я.
— Было… — вздохнул он.
— Пиши: блудил, время в праздности губил.
— Так точно!
— Но это же до крещения? — вступился Олег.
— Перед Крещением положено взрослому человеку провести генеральную исповедь, — ответила я. — Давайте дальше…
Таким образом исписали мы листок с двух сторон.
— Вить, понял, как надо?
— Так точно!
— Ну а теперь сам припиши то, в чем хочешь признаться только Богу.
— Так точно! — отрапортовал Виктор, что-то дописал и сказал: — У меня еще вот такой грех: к подчиненным я чересчур строгий.
— В каком смысле? — спросила я.
— Ну… Наказываю за опоздания, потом… вот с утра приду — они у меня за компутером сидят: кто пасьянс раскладывает, кто порнушку смотрит, кто чай пьет. И если матом ругаются, не люблю. Когда слов не понимают, наказываю. Они меня за глаза называют «церьберь» — цербер. Как этот грех-то написать?
— Как у Пушкина, да? — и я продекламировала:
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоды в кустах
И хором по наказу пели.
Ты их, как пушкинская барыня, заставляешь работать и ругаешь за мат. Кому ж такое понравится! Учреждение-то военное?
— Примерно так, — кивнул Виктор.
— Ну и молодец, правильно делаешь, — сказал Олег. — Молиться за них еще надо. Научишься — будешь идеальным начальником.
Потом мы прочитали вслух Правило ко причастию и стали решать, когда идти в церковь.
— Давайте прямо завтра, — сказал Виктор. — Отозвать меня могут. Полвосьмого у ворот будет стоять машина.
На том и расстались. Положили мы с Олегом по десятку земных поклонов и легли спать.
Утром Виктор уже ждал у машины — приехало такси. Когда поехали, Виктор, обернувшись к нам с переднего сиденья, с тревогой сказал:
— Сегодня в пять утра позвонил водитель служебки: у матери случился инсульт, приехать не может… Что бы это значило?
— Банально, — вздохнула я. — Даже предупреждать тебя не хотелось. Знаю много случаев: вот человек наконец собрался с духом и решил идти в церковь каяться. В этот момент бес подножку-то и подставляет: руку человек внезапно ломает, глазом на сучок натыкается, температура сорок два поднимается, ключ от квартиры пропадает… И не идет грешник на радость бесу в церковь — ни в этот день, ни в последующие. А ты не поддался, взял и вызвал такси, крепкий ты наш орешек.
— Я бы не поверил, честно, — ответил Виктор. — Женщину жалко.
— Воля Божия, — сказал Олег. — Помолимся за ее здравие.
На богослужении я иногда бросала взгляды на Виктора, стоящего в очереди исповедающихся. Издалека было видно, что он переживал: высокий военный летчик, как пацан, переминался с ноги на ногу, вздрагивал головой, несколько раз уступил свою очередь, так что к священнику подошел последним. Он осторожно подал батюшке свои исписанные грехами листки. Священник, видимо, читать отказался и стал его расспрашивать — довольно долго и, наконец, накрыл Виктора епитрахилью. Когда из алтаря вынесли чашу, Виктор, неумело скрестив руки на груди, подошел и впервые в жизни причастился.
Кто чему в этой жизни радуется; а я вместе с ангелами: «…бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся»[22]. По поводу этой радости мы с Олегом позволили себе вместо пропущенного санаторного завтрака и утренних процедур посидеть в уютненьком кафе на Цветнике. Ни Виктора, ни Толь Толича в течение этого и следующего дня мы нигде не встречали… Был странный звонок на мой мобильник: никто не отвечал. Но мало ли… В конце концов мы решили вечерком пойти в панельный корпус узнать, что с ними? Когда вошли в холл, увидели веселую парочку — Виктора и Толь Толича, рядом с ними стоял большой чемодан. Виктор, какой-то помолодевший, подтянутый, обрадовался нам:
— Вот… Уезжаю, не досидев срока…
— Ну что ж… жалко, — грустно ответила я — его «срок» кончался только через неделю. — Где же ты пропадал?
— За шубами на рынок ездили, шуб накупили — вишь, какой чемодан, — рассмеялся Толь Толич.
— Фи, какая проза!
Ко входу подкатила машина, водитель вошел в здание, кивнул Виктору и забрал чемодан.
— Ну, до свидания. — Виктор пожал руку Олегу и галантно поцеловал мою ладонь. — Спасибо вам.
— Эх, Витек, Туся меня одного теперь загрызет от тоски… — вздохнул и Олег.
— С какой тоски! — засмеялся Виктор. — У нее тут непаханое поле деятельности.
— Благодарствуйте, — обиделась я. — Тратишь тут на вас последние силы, а вы молчком и в кусты. Случайно бы не зашли сюда, так и не попрощались бы с тобой, брат…
— Сама говорила, что после причастия надо вести себя благоговейно и благочинно, вот и старался. А тут вызвали на работу. Я молился, чтобы вы пришли, как учила… — улыбнулся Виктор.
— Да ты чудотворец! — воскликнул Олег. — Молись теперь, чтобы Туся с генералом познакомилась, всю плешь мне проела: где генералы, где генералы? Рожу я их, что ли?
— Зачем это ей? — удивился Виктор.
— Как зачем? — Я театрально всплеснула руками. — Подружкам рассказывать, что с живым генералом знакома. Чтоб завидовали.
— Да? Тогда можешь говорить, что знакома… — по-простецки сказал Виктор.
— В смысле? — не поняла я.
— Толь Толич, объясни писателю…
— Витя у нас генерал, — объяснил тот. — Ге-не-рал живой, можно дотронуться.
Я вдруг расхохоталась: жизнь пишет сценарий, который и в голову не придет! Вот, оказывается, какой генерал все время крутился у меня в голове, вот ради кого Господь организовал отдых в военном санатории, помочь надо было русскому генералу сделать первый шаг к Божией Церкви…
— Вить, ой… Товарищ генерал! Скажи, ты, конечно, случайно попал в этот санаторий, да?
— Неслучайно случайно… сам не понял. Внезапно обнаружили болезнь, срочно сделали операцию и вдруг вне отпуска отправили сюда на реабилитацию… Вот и думай. Ну, всё, труба зовет…
Мы вышли из здания. Водитель услужливо открыл дверцу машины. Виктор улучил момент, повернулся ко мне и сказал:
— Это я тебе утром звонил, запомни номер. Будет нужна помощь — звоните — и ты, и Олег. Христиане должны друг другу помогать…