Карл Готлиб посмотрел недоуменно на физика, на химика, наконец — на аптекаря, который махнул рукой — делай, что хочешь. Тогда он схватил со стола тоненькую книжку и радостно выскочил, а Давид Иероним подтащил стул поближе к Маликульмульку.

— Что нового, любезный друг? — спросил он. — Вы ведь не с пустыми руками. Я сижу тут как сторож, никого близко не подпускаю к герру Струве и не знаю никаких новостей.

— Те новости, которые мне нужны, уже имеют длинную седую бороду, — ответил Маликульмульк. — Хотя есть одна свеженькая. Кое-кто из рижских аптекарей ворует бальзам у бедного Лелюхина. И выдает за свой, добавляя туда то ли имбирную настойку и шафран для цвета, то ли что-то в этом роде…

— Черт побери! — крикнул герр Струве. — Это же позор! Кто вам рассказал? Тот человек врет!

— Этой ночью с лелюхинской фабрики тайно вынесли три бочонка.

— Это не мог быть аптекарь, это кто-то иной, — заупрямился герр Струве, готовый душу положить за честь мундира. — Это были просто любители хорошей выпивки! Вот увидите — окажется, что ваши три бочонка увезли в какой-нибудь трактир!

Маликульмульк вспомнил.

— Его сиятельство не успокоится, пока не разберется во всех интригах вокруг бальзама. У нас уже целая коллекция бутылок, и если понадобится — полицейские по приказу князя проведут обыски. Но вам это не угрожает, я знаю, что ваш бальзам — другой. Герр Струве, я ведь не только из-за этого снадобья пришел. Вы всех знаете, и ратсмана Беренса — также, — уверенно сказал Крылов. — Жива ли его почтенная матушка?

— Нет, фрау Беренс умерла, — отвечал аптекарь. — Года два назад, а на что вам, герр Крылов, покойница?

— Сдается, что покойница воскресла. Мне попалась женщина преклонных лет, которая называла себя Анной Матильдой Беренс…

— О мой Бог! Повторите! Стой, Давид Иероним! Не смей мне давать лавровишневую воду! — приказал аптекарь, вдруг разволновавшись. — Я и без нее не помру!

— Анна Матильда Беренс, — очень четко произнес Маликульмульк. — Вы знали эту женщину?

— Да… то есть я знал ее в девичестве… Вернее сказать… Где вы встретили ее? Как она выглядела? Кто при том был?

— Я встретил ее в самых нелепых обстоятельствах, какие только возможны, герр Струве, — сказал Маликульмульк. — Я был ночью на Клюверсхольме — выслеживал вора, похищающего бальзам с лелюхинской фабрики…

Гриндель ахнул.

— Трудно найти человека, менее похожего на полицейского сыщика, — заметил Паррот.

— Вы залезли на дерево или закопались в сугроб? — весело домогался Давид Иероним. — Или переоделись местным жителем? Кузнецом? Перевозчиком?

Герр Струве замахал обеими руками, призывая шутников к порядку, но и сам невольно засмеялся.

— Вы, герр Крылов, выслеживали вора?.. Как это вышло?.. — спросил он.

— А так, что надежные люди рассказали — с фабрики постоянно крадут бальзам. Я пошел и убедился. При мне, господа, при мне с фабрики вынесли три бочонка, и немалых бочонка — лелюхинский мастер и вор тащили их вот так с большим трудом. Сдается, это были двухведерные бочата.

Маликульмульк показал, как вор прижимал к груди бочонок.

— Кто же этот бесстыжий человек? — спросил аптекарь.

— Думаю, очень скоро мы это узнаем точно. Помните, мы с его сиятельством устроили дегустацию бальзамов и позвали знатока — повара из «Петербурга»? Так вот — он определил, чей бальзам более всего походит на лелюхинский. Еще немного — и можно будет распутать хоть один узел из того, что вы все тут за полвека наплели вокруг бальзама Кунце. Но это все — потом… Я прежде всего хочу узнать про Анну Матильду Беренс.

— Ее, бедняжки, давно нет в живых, — аптекарь вздохнул. — Это была редкая красавица, прелестная женщина, счастливая в замужестве — и умерла…

— Красавица? — Маликульмульк вспомнил бородатую старуху с подбородком, как у деревянного щелкунчика, который словно топором из полена вырубили, с крупным носом и седыми лохматыми бровями. — Расскажите еще о фрау Беренс.

— О фрейлен Беренс. В замужестве она стала Видау.

— Она была женой кого-то из Видау? — спросил Паррот.

— Она вышла замуж за старого Видау. Да, он был тогда вдовцом, у него сыновья выросли почти взрослые, но как он ее любил! Она согласилась стать его женой — и была счастлива, это знали все. Довольно было увидеть их рядом… Герр Крылов, есть женщины, которым нравятся молоденькие мальчики, вроде Давида Иеронима, а есть женщины, которым нужно, чтобы их любил зрелый мужчина…

Тут Паррот хмыкнул, а Гриндель засопел.

— Когда начиналась навигация и приходили суда с дорогими тканями и кружевами, Анна Матильда покупала все, чего хотела, она не знала отказа, Мельхиор Видау при мне говорил ей: сердце мое, бери все, бери весь бархат, что видишь в лавке, чтобы ни у кого больше в Риге не было такого платья. Я помню этот бархат бирюзового цвета, он удивительно шел к ее глазам и к светлым волосам… — старый аптекарь улыбнулся мечтательно и вмиг помолодел.

— Что же с ней стало? — спросил Маликульмульк.

— Умерла. У нее была первая беременность, и плод развивался неправильно. Медицина может многое — только при таком развитии плода она бессильна, герр Крылов. Говорят, она страшно мучилась и кричала. А бедный Видау в соседней комнате рыдал, как дитя. Его не пускали к ней почему-то… Но странно, что эта женщина вдруг назвалась именем Анны Матильды, да еще ее девичьей фамилией, это воистину странно. Может быть, она не в своем уме?

— Мне тоже так показалось, герр Струве.

— Я видывал сумасшедших. Кем они только себя не воображают! Наверно, старая фрау когда-то завидовала красоте Анны Матильды. С женщинами это случается. Ну так откуда взялась самозванка?

— Я не знаю, откуда, я только знаю, где ее нашли. Она ночью шла по льду Двины со стороны устья, одетая в красный бархатный шлафрок и комнатные пантуфли. А было довольно холодно.

— О мой Бог!.. Так она действительно сошла с ума?

— Она вела себя очень странно. Когда ее удалось привести в дом, я спросил ее, как она себя чувствует. И получил ответ: «Благодарю, отвратительно».

— Но она ведь сказала чистую правду, — вмешался Паррот. — Это не свидетельствует о безумии. Кто бы себя чувствовал хорошо после такой прогулки?

— Затем — она не сразу назвала свое имя, она очень не хотела его называть — и вдруг решилась…

— Потому, что это не ее имя! Но что было потом? Она представилась — а дальше? — нетерпеливо спросил аптекарь.

— Ее напоили сбитнем с мадерой, и она заснула, положив голову на стол.

— Сбитень… — произнес, вспоминая, Гриндель. — Знаю, пробовал, но при чем тут мадера?

— Когда сбитенщики готовят ее для себя, то добавляют довольно много, — объяснил Маликульмульк.

— У вас был там при себе сбитенщик?!