— Остальные могут идти куда пожелают. — Вежливо. — Кроме того, вас это не касается.

— Что бы там ни было, я ничего не знаю, — уже более уверенно заявил Дэнис. — И я не понимаю, почему я должен отвечать на какие-то вопросы.

— Прошу прощения, но вынужден настоять.

— Что дает вам право творить произвол в четыре часа утра? — возмутился другой голос. — Мы же сказали, в другой раз.

— Вы довольно поспешно покинули Голландию, не так ли? И Рим тоже. Я не могу принять отказ: вы вынуждаете меня взять вас под стражу.

Тут вмешался третий голос, раздраженный нерешительностью своих друзей.

— Сбросим их в воду, и дело с концом, — прямо предложил он.

— Даже не думайте, — осадил его Флинн. — Это уже серьезное преступление, и у вас будут крупные неприятности.

В этот момент на сцене появился Малахи. Он немного опоздал, потому что его задержала чертова машина Джима Коллинза, у которой сел аккумулятор, да еще он пару раз сбился с дороги. Оглядываясь по сторонам, он шел через деревню, как вдруг заметил полицейского на велосипеде: это его насторожило. Он появился в маленькой бухте в самом конце разговора, и тут в него вселился демон безответственности. Три плюс один получается четыре — против двоих. Он осторожно осмотрелся по сторонам: никого. Зато он увидел большой пластиковый мусорный ящик. Пустой, но с резким запахом помоев для свиней. Он ловко надел его на голову Ван дер Вальку и точным ударом повалил его на землю. Никакого умысла, заявил он впоследствии; просто он оказался ближе всех.

Из своего ящика — такое могло произойти только в Ирландии — Ван дер Вальк слышал глухие удары, пинки и приглушенные голоса.

— Платок… свяжи его покрепче.

«Да здравствуют повстанцы!» — подумал он, борясь с неловкостью пожилого возраста, легкой тошнотой и общим состоянием, характерным для человека в четыре часа утра.

— Веревка в шлюпке.

— Сколько их еще?

— Здесь больше никого, но в деревне много полицейских.

— Затащим их в шлюпку. Быстрее, Дэнис.

— Успокойтесь, ребята. Нужно только довезти его до адвоката, и все. Иначе у нас будут проблемы.

— А они как же?

— Они выскочили на вас в темноте, так? Это просто недоразумение.

Ван дер Валька раздражал запах помоев и ноющая ключица. Он наполовину выбрался из ящика, как вдруг над ним нависла чья-то фигура; он изо всех сил ударил по ней ногой. Потом выяснилось, что это оказался Малахи, и Ван дер Вальк испытал радостное удовлетворение. Он поднялся на ноги и увидел распростертого Флинна, которого кто-то прижимал коленом к земле, а на него самого надвигались двое здоровых парней. Складывалось слишком мелодраматическое положение, на его вкус. Они остановились и заняли позиции по бокам. Кричать бесполезно, а сил отразить нападение не было. Сейчас он не в самой лучшей форме.

— Мне ближе к пятидесяти, чем к сорока, — как можно спокойнее произнес он. — Мне недавно сломали ключицу, а еще от старого ранения моя нога ноет во влажном климате.

Они слушали, и сейчас это — самое важное.

— Кроме того, я слишком злоупотребляю виски. У меня замедленная реакция. — Они продолжали слушать, значит, начали задумываться о последствиях. — Дело серьезное. Вы слышали, что сказал этот человек. Помоги встать мистеру Флинну, Дэнис; так нельзя. В море свободны все, но на суше нам всегда приходится отвечать за свои поступки. Пойдем со мной, Дэнис, нам нужно поговорить о Стаси.

— О Стаси?

— А все остальные быстро отправляются спать, и через несколько минут инспектор Флинн отнесется к вам более терпимо. А ты, — обратился он к Малахи, который отступал назад мелкими шажками, — стой смирно, или я сброшу тебя в воду и получу от этого величайшее наслаждение.

Парни переглянулись.

— Не будь дураком, Дэнис.

— Мне жаль, — протянул он.

— Ну что ж, тебе решать.

— У меня нет выбора, — просто ответил он.

Флинн, потирая спину, поднялся на ноги.

— Не хочу показаться мстительным, — спокойно сказал он. Его взгляд остановился на Малахи. — А ты кто такой? Кажется, я тебя знаю.

— Я не собирался стоять в стороне и смотреть, как запугивают ребят. Я не сделал ничего такого, за что мог бы себя упрекнуть.

— Вовремя подоспел с ящиком, да? — Мягко.

— Мальчишку хитростью загоняли в ловушку, и я решил его защитить. Это мое право. А вот есть ли у вас право допрашивать его, я сомневаюсь. Хотел бы я посмотреть на ваши документы.

— Ага. Значит, ты мистер Макманус, верно? — Он взглянул на Ван дер Валька и сделал жест, словно хотел сказать: «У тебя больше причин для жалоб».

— Здесь поработали наши очаровательные леди, — усмехнулся Ван дер Вальк, — и, как всегда, все запутали. Забудь о нем.

— Проваливай домой, — рявкнул Флинн, — и не вздумай качать права! Поведение, недостойное государственного служащего, особенно если он сидит на теплом месте. Исчезни.

«Эти женщины, — думал Ван дер Вальк, глядя на Дэниса, который стоял совершенно безучастный к происходящему, уставившись в одну точку, — они могут одурачить любого. В том числе и меня».

— Дэнис, — тупо спросил он, — кто убил мистера Мартинеса?

— Я, — ответил юноша так, словно его спросили: «Кто оставил окно открытым?»

Получив ответ на вопрос, ради которого он проделал столь долгий путь, Ван дер Вальк не испытал никакого удовлетворения.

В Дублин возвращались в полном молчании. Оба полицейских пребывали в угрюмом настроении. В таких случаях обычно нечего сказать. У полицейских существует негласное соглашение — они всегда мягко обращаются с арестованными. Они уважают их личность и надевают наручники, едва ли не извиняясь. Дэнис находился в прострации: ни Флинн, ни Ван дер Вальк не желали вмешиваться в его мысли.

Всю дорогу весело светило солнце, но под конец погода испортилась. Небо затянулось тучами, и редкие капли дождя лениво стекали по лобовому стеклу, демонстрируя слабохарактерность и отсутствие воли.

Ван дер Вальк смотрел в окно на пейзаж Центральной Ирландии. Печально, но в конце концов он должен быть беспристрастным. Профессиональных полицейских редко угнетает мысль о преступлении и наказании, с которой так носятся честные интеллектуалы левого толка, но не стоит называть их грубыми и бессердечными. Они испытывают жалость к жертвам преступления, которые очень часто ее не заслуживают. Они все знают о тюрьмах, этих средневековых лечебницах, в которые отправляют вас, меня или любого из нас, стоит нам подхватить заразу преступления. Там нас дезинфицируют, превращают в полезных членов общества, «пичкая жирной пищей в душной камере», по выражению Конрада.

Полицейский также способен испытывать жалость к преступнику, хотя ему трудно понять несчастного разбойника с большой дороги. Он сам почти преступник. Он видит озадаченного, смущенного беднягу, вечно обиженного, с комплексом неполноценности, но он также видит множество точно таких же людей, которые не совершали никаких преступлений. Ему не нужны бригады палачей, потому что он не чувствует ярости. Он даже не испытывает отвращения — к мелочному себялюбию, бесчувственному тщеславию, всепоглощающему эгоизму среднего бандита.