В холодных глазах Мишо всегда появлялся теплый блеск, когда она говорила об Анри. Это был тот блеск, с которым она смотрела на него, когда он входил в комнату, когда обращался к ней. И Надин всегда оценивала эти особые взаимоотношения между мужем и его кузиной только так: Катрин томится по нему. Она страшна как смертный грех и, еще будучи молоденькой девушкой, знала, что никогда не заполучит мужика. Поэтому она заранее нацелилась на Анри и думала, что он со временем разжалобится, если она будет достаточно долго упрашивать его.

Но в этот момент Надин впервые поняла, что Катрин испытывала к Анри настоящую любовь. Это было не просто вынужденное решение оттого, что никто не обращал на нее внимания. Ее кузен был большой, единственной и настоящей любовью всей ее жизни, он всегда был ею и всегда будет. Это была любовь, полная трагизма, потому что на нее никогда не ответили бы взаимностью. Но она была настолько велика, что Катрин испытывала истинную жалость к мужчине, когда он мучился из-за неверности ненавидимой ею соперницы.

«Любая другая стала бы торжествовать, – подумала Надин, – а ей было по-настоящему больно из-за его переживаний».

– Мне было ясно, что так оно и есть, – сказала Мишо. – Я с самого начала знала, что ты не любишь Анри. Он просто удачно подходил к твоим жизненным планам, поэтому ты и ухватилась за него. Но когда все пошло не так, как ты себе представляла, ты, естественно, стала выискивать себе другую жертву.

– Откуда ты узнала, что это был Петер? Его имя я в письме не упоминала.

– Нет. Но ты писала, что уедешь с одним немцем. Ни Анри, ни я не знали, о ком еще могла бы идти речь. Для Анри это был двойной удар – он считал Петера своим другом. Для него в одну секунду рухнуло почти все, во что он когда-либо верил.

– Ну хорошо, ты нашла письмо, – медленно произнесла Надин, – после того, как отвратительным образом пошарила в моих вещах. Ты прочитала его и тут же помчалась с ним к Анри. Странно, ты не находишь? Я имею в виду, зачем тебе нужно было меня очернять? Ты ведь могла просто пустить все на самотек. День спустя меня бы уже не было. Я исчезла бы навсегда, и ты это знала. Наконец-то путь к Анри стал бы для тебя свободным. Через несколько лет он мог бы аннулировать наш брак, и ты наконец смогла бы пойти с ним в мэрию…

Катрин снова улыбнулась, но теперь в ее глазах уже не было ничего теплого – только горечь и злость.

– Ты прекрасно знаешь, что так оно не обернулось бы. Он никогда не женился бы на мне, никогда в жизни. Но, может быть, мы смогли бы жить друг с другом как деловые партнеры… «У Надин» – если б осталось название – стало бы нашим детищем, которое мы лелеяли бы и вкладывали в него все свои силы. Между нами никогда не было бы плотских отношений – не думай, что я настолько самонадеянна, чтобы верить в это, – но мы проводили бы свою жизнь благоразумно и насыщенно, и оба получали бы от этого удовольствие. Мы никогда не разочаровали бы друг друга, и ни один из нас никогда больше не был бы одиноким.

– Но тогда…

– Я знала, что если ты просто исчезнешь, он никогда не перестанет тебя искать. Никогда не поставит на всем этом точку. Всю свою жизнь он растратил бы в надежде вернуть тебя – и никогда не успокоился бы. Мой единственный шанс состоял в том, чтобы безжалостно открыть ему глаза на тебя, – и если я говорю «безжалостно», то это имею в виду, по-настоящему серьезно, без всяких мелодрам. Это был один из самых ужасных моментов в моей жизни, когда я показала ему письмо. Хоть Анри и знал, что давно потерял тебя, он глубоко испугался. Я еще никогда не видела человека, который был бы настолько объят ужасом и поражен. Боже мой, Надин, он любил тебя! Он тебя так сильно любил… Но когда-нибудь ты поймешь, что отбросила и разрушила, и ты будешь с большой болью сожалеть об этом. Может быть, ты уже сейчас это поняла? – Мишо критически посмотрела на стоящую перед ней родственницу и осталась почти довольна тем, что увидела. – Ты наверняка считаешь, что не мое дело – критически оценивать, как выглядят другие женщины, но, чтобы лишить тебя этой возможности, я могу тебе признаться, что ты очень красивая женщина. Это я должна была признать с первой же минуты – и могу признать и теперь. Однако ты ужасно плохо выглядишь, Надин. В тебе мало что осталось от той женщины, которой ты когда-то была. По тебе видно, как много часов ты проплакала, как часто ты была в отчаянии. По тебе виден – возможно, длящийся годами? – страх, что Петер в конце концов все же решится остаться со своей женой, а не с тобой. Твое лицо стало удрученными от горя, стало чрезмерно напряженным. Раньше ты излучала завидную самоуверенность, вызывающую улыбку, которую ты, казалось, обращала ко всему миру. А теперь это пропало, совсем пропало. И самое ужасное то, что ты пожертвовала всем этим ради ничего! Ты осталась с пустыми руками. Твой возлюбленный лежит мертвехонький в тулонском морге, и тебе остается только Анри, чью любовь ты уже никогда не сможешь вернуть. Тебе еще нет тридцати пяти, а в такие дни, как сегодня, ты выглядишь так, словно тебе уже за сорок. У тебя больше ничего нет. Ничего.

Каждое слово Мишо было для Надин словно удар булавой, и она чувствовала, что ей следует уйти, если она не хочет расплакаться. Что она не рассчитала своих сил, решившись на этот визит. Лучше бы не ехать в Ла-Сьота…

– Знаешь что, Катрин, – произнесла она, приближаясь к двери комнаты, – тебе лучше приберечь свою жалость для себя. Я, конечно, многое потеряла, но и для тебя многое повернулось не так. Из-за того, что мой возлюбленный сейчас мертвехонький, я нахожусь не в Буэнос-Айресе, а здесь. Это, возможно, и трагично для меня, но, несомненно, для тебя тоже. Из твоей мечты о совместном лелеянии «У Надин» теперь ничего не выйдет. Никакого партнерства, никакой разделенной старости. Ты навеки останешься сидеть в этой дыре, выплакивая все глаза по Анри, и умрешь так же одиноко, как и жила. Лучше б ты ничего не говорила, Катрин! Это было бы намного-намного умнее.

– Это ничего не изменило бы в том, что убийца разрушил твои планы, – возразила Мишо и внезапно на мгновение зажмурилась. – Или что ты сейчас имела в виду?

– Я знаю одного человека, у которого были чертовски большие основания убрать Петера с пути, – сказала Надин, – после того, как он узнал, кто был тем мужчиной, с которым я собиралась провести остаток своей жизни.

Катрин оторопела. На ее лице выразилось невероятное изумление, а затем она начала хохотать – громко и истерично, так что это почти походило на рыдания.

– Неужели ты всерьез думаешь, что Анри мог убить Петера?! – воскликнула она. – Что же ты за женщина, Надин! Столько лет прожить вместе – и ты не имеешь понятия, каков этот мужчина, живущий бок о бок с тобой… Ни малейшего понятия! Думать, что Анри…

Катрин нагнулась вперед, словно в судорогах, и теперь было ясно, что она уже не смеялась, а плакала.

– Анри – убийца! Анри – убийца! – кричала она снова и снова, и Надин слышала ее рев даже на улице, после того как, поспешно покинув ее квартиру, мчалась к своей машине, зная, что больше никогда сюда не придет.

2

В это субботнее утро Лаура наконец позвонила своей матери. Разговор с ней она откладывала уже достаточно долго – и позвонила потому, что ей очень хотелось узнать, как поживает Софи. Элизабет была, конечно, обижена и рассержена из-за того, что дочь не дала о себе знать раньше.