Нет, это имеет прямое отношение к состоянию интеллекта в постразумную эпоху. Давайте представим, что я — детектив Джервас Ястребиный Глаз из Нового Скотленд-Ярда. И вручают мне папку с документами по делу «Таинственная Смерть Автора». В деле сказано, что жертва — некий англичанин по имени Стерн, только что вернувшийся из Парижа, где другой писатель похитил его произведение. А потом Стерна нашли умирающим в его лондонской квартире. «Ну вот и готово», — успел сказать он. Мой долг — выяснить, что сделано и кто это сделал. Но посмотрим, как развивались события дальше. Жертву поспешно похоронили, даже могильного камня не положили, но вскоре откопали и отправили на вскрытие в Кембриджский университет. Там ему трепанировали череп. Тут один из присутствующих заявил, что узнал покойника; тело отвезли обратно на кладбище и похоронили по второму разу. Через несколько лет могилу вскрыли еще раз — чтобы удостовериться, похож ли покойный на свой мраморный бюст. Честное слово, все это выглядит более чем подозрительно. Я решаю провести расследование. И сразу же наталкиваюсь на то, что мне нужно: получаю новые показания свидетеля, в высшей степени заслуживающего доверия. Еще бы, он не кто-нибудь, а настоящий профессор. Он знает, где теперь находится «состав преступления». Присутствовал при перезахоронении — это произошло в местечке Коксуолд в Йоркшире. Более того, он готов назвать еще две сотни свидетелей — все поголовно профессора. И даже один каноник Йоркширского собора по имени Кант. Каноник Кант? Что ж, звучит убедительно. Но потом я тщательно изучаю дело. Да, наш свидетель присутствовал на похоронах. Только покойника-то отправили в Уэльс. На церемонии не было главного участника. Настоящие похороны состоялись лишь через несколько месяцев, практически без свидетелей, не считая нескольких пьяниц, настолько проспиртованных, что показания их не имеют силы. Итак, что осталось? Такая подозрительная похоронная свистопляска, что и Агате Кристи не выдумать. Плюс многоуважаемый ученый свидетель, готовый, а заодно с ним еще две сотни профессоров, принять участие в несостоявшихся похоронах.

Теперь давайте зададимся вопросом: какую цель преследуют похороны? Правильно, похоронить усопшего. Убедиться, что он действительно мертв и предан земле, чтобы наследники под надзором налоговых инспекторов могли вступить в свои права. Поэтому я как представитель закона спрашиваю себя: зачем этим академикам понадобилось вступать в сговор? Друзья, давайте приглядимся к нашему свидетелю. Я докажу, что у него нет оснований утверждать, что тело Лоренса Стерна опустили в эту могилу. Докажу, что ничто не говорит о том, что, даже если похороны имели место, это были похороны Стерна. Докажу, что так называемый свидетель просто нанизывал ложь на ложь, небылицу на небылицу. И на самом деле этот так называемый профессор — не тот, за кого себя выдает.

Но чему служит его мистификация? По моему мнению, ваша честь, наш приятный во всех отношениях профессор — участник беспримерного по размаху хитроумного академического заговора, продолжающегося не одну сотню лет. Я не буду сравнивать его с заговорами франкмасонов, иллюминатов и тамплиеров. Но наш друг сам упомянул Моцарта, погибшего при загадочных обстоятельствах, которым посвящена знаменитая пьеса Александра Пушкина «Моцарт и Сальери», гениальное описание убийственной зависти одного художника к другому. (Биргитта: «А я думала, Моцарта убили потому, что он в „Волшебной флейте“ выдал все масонские тайны…») Может быть, и так. Но все равно смерть Моцарта до сегодняшнего дня остается загадкой. Как и смерть Стерна. И я начинаю задумываться — а нельзя ли Ларри Стерна подать под тем же соусом, что Вольфганга Амадея?

Господа присяжные, кто же выступал перед нами сегодня утром, каково истинное лицо этого профессора и приятного во всех отношениях человека? Неужели до сих пор не ясно, что все, сказанное им, от первого до последнего слова — сплошная подтасовка фактов, мошенничество? Впрочем, он сам не отрицал, что интересуется лишь небылицами. Сменилось много поколений, но до сих пор шайка безответственных людишек делает все возможное, чтобы скрыть от нас правду о жизни и смерти мистера Стерна. И наш оратор — член этой шайки. Почему они так поступают? Может, лжесвидетель по небрежности сам выдал ответ? Произведения Стерна имели успех — во всяком случае, он был настолько богат, что вкладывал средства в недвижимость, он был знаменит — настолько, что его принимали при дворе. Но еще при жизни ему пришлось наблюдать, как его творения беззастенчиво используют, растаскивают по кусочкам, рвут на части плагиаторы. Продолжается это и в наши дни. Что требуется для раскрытия преступления? Найти орудие, выяснить способ совершения убийства и мотивы убийцы. Что случилось со Стерном в Париже и Лондоне, мы, скорее всего, так и не узнаем. Но мы знаем, что вряд ли найдется хоть один серьезный беллетрист во времена Стерна или в наши дни, который не извлек выгоду из его смерти. Разве плагиат, разве писательская зависть не мотивы для убийства? Мне кажется, друзья, я со всей очевидностью показал, что профессор, сидящий среди нас с таким невинным видом (а вместе с ним и множество других неизвестных нам представителей разных поколений), на самом деле лжец, мошенник и обвиняемый в деле о Таинственной Смерти Знаменитого Автора.

Бу, весьма озадаченный, смотрит на Версо.

БУ: Нет, профессор Версо. Он ничего такого не хотел. Он думал, что рассказывает нам правдивую историю.

ВЕРСО: Ага, значит, вы делите истории на лживые и правдивые.

АЛЬМА: Мы все понимаем, что факты и вымысел — разные вещи.

ВЕРСО: Предположим. Какие жанры оперируют фактами? Исторические сочинения, биографии?

БУ: Научные статьи, истории болезней, договоры, контракты…

СВЕН: Руководства, инструкции — ну и так далее.

ВЕРСО: Энциклопедии? Философские трактаты?

АГНЕС: Да.

ВЕРСО: Библия? Коран? Тора?

БУ: В определенном смысле.

АЛЬМА: Ну конечно. Не понимаю, что вы хотите сказать.

ВЕРСО: Теперь давайте перечислим, произведения каких жанров мы относим к вымышленным.

БУ: Романы, поэмы, пьесы. Комедии, трагедии…

АЛЬМА: Сказки, фэнтези…

ВЕРСО: Возьмем Дидро. Он писал философские трактаты, энциклопедические статьи. Писал также пьесы, романы, рассказы. Это все одного типа произведения — или разного?

БИРГИТТА: Вы клоните к тому, что доклад и рассказ — одно и то же?

ВЕРСО: Я клоню к тому, что существует два разных метода построения нарратива и организации языкового пространства. Один мы называем фактологическим, другой — фантастическим. Я утверждаю, что Дидро это понимал не хуже нас. Поэтому большинство его произведений не содержит никаких утверждений, это просто истории, или пьесы, или диалоги — драматическое столкновение различных мнений.

БУ: Не понимаю, что вы пытаетесь доказать, профессор.

ВЕРСО: Пытаюсь доказать, что термины, которыми вы оперируете, несовершенны. Вы различаете тексты правдивые и фантастические. Я же различаю лишь способы работы с мыслью и языком. Некоторые произведения притворяются правдивыми, некоторые нет. Но помните, что говорил Дидро о задачах философа? «От меня требуется искать истину, а не находить ее».