Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На первый взгляд не так–то просто!
— Э, брат, на американские козлы сел теперь кучер, который может и рискнуть на горе.
— Однако шею могут свернуть не только его пассажиры, но и он сам, скептически заметил Кроне.
— Это, знаешь ли, довольно старый закон: своя глупая голова дороже десятка умных чужих.
— В этом смысле Гитлер был наиболее подходящим субъектом. Наши не сумели его во–время поддержать.
Паркер потянулся и зевнул.
— Чертовски устал!
— Ну, спать, так спать! — проговорил Кроне и устало потянулся. — Диван к твоим услугам. Сейчас я дам тебе плед и подушки.
Делая постель, Паркер спросил:
— Что ты скажешь, если я отворю на ночь окошко?
Из спальни послышался смех Кроне.
— Только то, — крикнул он, — что, может быть, утром затворять его будет за нас кто–нибудь другой!.. Я же говорил: немцы не очень любят янки!
— Фу, дьявол! Неужели так скверно?
— Я же говорил… Ну спи, Фрэнк. Мне рано вставать.
Эмалированная дощечка с номером дома держалась на остатке стены. Рядом с нею была огромная брешь. Дальше снова кусок стены с уцелевшей дверью подъезда. Сбоку кнопка звонка в начищенной медной розетке. Чтобы попасть внутрь дома, не нужно было подниматься по ступеням. Это можно было сделать через любую из брешей по обе стороны двери.
Однако дверь была затворена, и на ее створке белела карточка: "Доктор инженер Э. ф.Шверер".
Рупп поднялся по ступеням и надавил кнопку.
— О, господин Вирт! — радостно воскликнула Эльза. — Муж будет так рад!..
Это была правда. Приветливая улыбка появилась на лице Эгона, когда он увидел гостя.
Рупп критически оглядел скудную обстановку комнаты.
— Неважно устроились, — проговорил Рупп.
Эгон махнул рукой:
— Сейчас не до того. Дайте закончить мою машину… Все придет!
— Именно потому, что вы хотите работать, вам не может быть безразлично, как жить, хотя бы ради нее. — И Рупп кивком указал на девочку, безмятежно спавшую в кроватке у единственной стены, не выщербленной осколками.
— О, Лили!..
— Да, ее будущее — будущее всей Германии, — сказал Рупп.
— Германия никогда больше не будет тем, чем была.
— Надеюсь! И об этом позаботимся мы сами, немцы. Именно поэтому–то ее будущее и должно быть прекрасным.
— Если только на это может рассчитывать страна, занятая чужими войсками, раздробленная на части, с областями, не могущими жить друг без друга, но изолированными одна от другой.
— Это, конечно, так, но я надеюсь, что немцы не дадут себя одурачить.
— Если вы не идеализируете немца в большом, широко народном понимании этого имени; если в немце не умерли совесть и честь, затоптанные Гитлером: если в немце еще тлеет искорка национального достоинства и понятия о подлинной свободе человека, а мне хочется верить, — Эгон в порыве поднял руки, — да, мне хочется верить, что в моем народе эта искра тлеет так же неугасимо, как, оказывается, тлела во мне самом; если все это живет еще и будет жить, то оккупанты там, на западе нашей родины, натягивают опасную для них пружину.
— Я рад слышать это от вас, — сказал Рупп. — Надо только уточнить: не опасную, а смертельную.
— Может быть, и смертельную… — в задумчивости повторил за ним Эгон. Когда в народе просыпается сознание того, что он народ, он не прощает, не может и не должен прощать того, что делают американцы и англичане… Особенно американцы… Они плюют нам в лицо, они третируют нас, как каких–то варваров, как рабов, как подонки человечества. Нас без стеснения обирают. Солдаты и офицеры — кто как умеет. Они разгромили мою старую квартиру в своем секторе Берлина. Растащили все. "На память, на память!" приговаривали они, растаскивая вещи. — По мере того как Эгон говорил, лицо его покрывалось бледностью. Он судорожно сжимал руки. — Теперь, если я вижу на улице американцев, мне хочется позвать их к себе вот сюда, в эту голую конуру: "Не хотите ли взять еще что–нибудь?" Солдат, вероятно, удовлетворился бы кастрюльками Эльзы; офицеру я предложил бы детскую кроватку. А генерал… генерал, конечно, пожелал бы овладеть чертежами моей счетной машины. О, в этом американские генералы понимают толк!
— Так… — задумчиво произнес Рупп. — Мы подыщем вам более подходящее жилье. Хотя бы ради… ради Лили. И ради вас самого.
Эгон грустно улыбнулся.
— Теперь часто приходится слышать о том, что многие представляют себе, будто нас будут рвать с двух сторон…
— Это не так, мой доктор.
Рупп развернул книгу, которую держал в руке.
— Вот послушайте: "Красная Армия имеет своей целью изгнать немецких оккупантов из нашей страны и освободить советскую землю от немецко–фашистских захватчиков. Очень вероятно, что война за освобождение советской земли приведет к изгнанию или уничтожению клики Гитлера. Мы приветствовали бы подобный исход. Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается…"
Рупп поднял глаза на Эгона. Тот сидел, охватив голову руками. Его глаза были закрыты. Рупп раздельно повторил:
— "…гитлеры приходят и уходят, а народ германский…" Заметьте, доктор, это говорилось в тот период, когда Гитлер в своем приказе писал: "Уничтожь в себе жалость и сострадание — убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, — убивай!.." — В голосе Руппа зазвучала гордость. — А смотрите, доктор, что говорит Сталин: "У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию. Но уничтожить гитлеровское государство — можно и должно".
— Я знаю, он это сказал!
— А раз сказал он…
Эгон подался всем корпусом к Руппу и в волнении проговорил:
— Много лет назад я слышал его голос по радио в автомобиле Франца… Я мог бы и сейчас слово в слово повторить его речь…
— Я вижу, вам она хорошо запомнилась.
— Разве можно забыть этот голос! Эти слова! — Глаза Эгона загорелись новою надеждой. Он остановился над кроваткой и долго, задумавшись, смотрел на разметавшуюся во сне девочку.
— Я совсем забыла тебе передать, — сказала Эльза: — заходил Эрнст.
— Эрнст? — Брови Эгона недовольно сошлись. — Что ему тут нужно?
— Твои родители приглашают Лили на денек погостить. Эрнст завтра заедет за ней.
— Завтра я занят.
— Так я поеду с Лили.