Один из них — вертлявый мужичонка небольшого роста, единственной отличительной чертой которого была полная и абсолютная неприметность. Казалось, разглядывай его хоть целый час — а встретишь через пять минут и все равно не узнаешь.

Второй, напротив, был довольно колоритный — широкоплечий, крепкий, с мрачной физиономией, выбритой наголо головой и оттопыренными ушами, отдаленно напоминающими крылья летучей мыши. Он стоял, ссутулившись и засунув руки в карманы короткого черного пальто.

— Немедленно покиньте помещение! — строго произнес Зоренко, окинув взглядом незнакомцев. — Иначе я буду вынужден вызвать охрану…

В следующий момент он осознал, что выглядит достаточно смешно, стоя на столе и прижимая к груди дамскую сумку. Если бы в этот момент Геннадия Серафимовича увидели безнадежно влюбленные в него студентки-отличницы, даже они, наверное, не узнали бы своего темноволосого кумира. В таком положении угрозы и строгий голос звучат совершенно неубедительно. И действительно — на странную парочку его слова явно не произвели впечатления.

— Шепелявый, он нас вроде пугает? — проговорил невзрачный мужичонка, повернувшись к своему спутнику. — Он что — совсем тупой или просто не догоняет?

— А это мы сяс узнаем! — отозвался второй и вытащил правую руку из кармана. В руке этой тут же образовался складной нож самого страшного вида.

Геннадий Серафимович побледнел и еще крепче прижал к себе сумку, как будто она могла защитить его от ножа.

— Слусай, ты, профессор хренов! — Шепелявый набычился и двинулся вперед. — Слезай со стола и давай нам сумку!

— Какую сумку? Почему сумку? Разве это ваша сумка? — забормотал Зоренко, переступая по столу и прикидывая, куда бы с него перескочить. По всему выходило, что некуда.

— Давай сумку! — рявкнул Шепелявый и взмахнул ножом.

— Так это ваша сумочка? — Геннадий Серафимович заметно побледнел. — Вы бы так сразу и сказали… Я разве против, если она ваша… возьмите, конечно…

— Давно бы так! — Шепелявый подхватил сумку, щелкнул застежкой и вдруг рявкнул: — Ну ты, козел! Ты сто мне подсунул? Ты за кого меня принимаес? За лоха, сто ли?

Геннадий Серафимович горным козликом соскочил со стола и заглянул в сумку через плечо Шепелявого.

В сумке не было никаких денег.

В ней лежала только дешевенькая косметичка и кое-какие неприхотливые женские мелочи.

— Ты, козел научный, где настоясяя сумка? — процедил Шепелявый, ухватив Геннадия Серафимовича за воротник.

— Я… я не знаю… — совершенно искренне ответил Зоренко. — Я ее вон туда положил… — и он глазами показал на антресоль.

Шепелявый только моргнул своему неприметному спутнику — и Шнурок тут же, как обезьяна, вскарабкался на антресоль и засунул туда руку. Пошуровав внутри, он разочарованно выглянул и сообщил:

— Нету ничего, Шепелявый…

— Подменили… — ахнул Зоренко и беспомощно поглядел на Шепелявого. Тот бросил на пол бесполезную дешевую сумку и выругался матом.

Мы все трое отдыхали после очередного укола, сделанного мной Бонни. Василий Макарович полулежал на диване, потирая левую сторону груди, я как рухнула на стул в полном изнеможении, так и отключилась, Бонни развалился на полу, делая вид, что он очень слаб, серьезно болен и вообще готовится к самому худшему.

И тут из коридора донесся какой-то странный писк. Бонни поднял голову и насторожился. Кажется, я уже говорила, что Бонни у нас — очень трепетная и чувствительная собака. Он терпеть не может одиночества, любит смотреть телевизор и обожает морепродукты. И еще он очень боится крыс. Подозреваю, что и мышей тоже. Казалось бы, что плохого могут сделать маленькие мышки такому большому псу? Но тем не менее, когда Бонни оставили одного в дяди-Васином гараже, где давно уже обитает большая старая крыса по кличке Буденный, у собаки приключился самый настоящий нервный срыв. С тех пор Бонни ужасно боится незнакомого писка.

— Тезка, это что там — телефон? — спросил дядя Вася.

— Да нет, не похоже. — Я прислушалась и пошла на звук. — Дядя Вася, да это у вас в сумке пищит… это, наверное, ваш мобильник…

— Да ты что! Что я, своего мобильника не узнаю? У меня на нем записано «Наша служба и опасна и трудна…», Бахчинян постарался…

Бонни тревожно крутил головой и тихонько поскуливал.

— Да говорю же вам — это у вас в сумке! Бонни, не нервничай, это не крыса!

— Ох ты! — Василий Макарович хлопнул себя по лбу. — Вот старый дурак! Это же то устройство сработало, которое я Маше подключил… тревожная кнопка…

— Значит, Маша попала в беду! — всполошилась я.

— Значит! — лаконично подтвердил дядя Вася. — Или ложное срабатывание… знаешь, вообще-то эта техника не очень надежная, мне ребята говорили, что из десяти срабатываний четыре ложных… Однако проверить надо!

Он схватил с тумбочки свой мобильный и торопливо набрал Машин номер. Послушал минуту и еще больше помрачнел:

— Дома никто трубку не берет… придется ехать!

Он схватил сумку и торопливо влез ногами в зимние ботинки. Я тоже спешно одевалась. И Бонни торчал перед дверью, недвусмысленно держа в зубах поводок.

— Бонни, куда это ты намылился? — спросила я строго. — Ты остаешься дома! Веди себя прилично, не шуми, а то соседи опять нажалуются…

Но Бонни встал между мной и дверью и ясно дал понять, что выйти я могу только через его труп. Или вместе с ним.

— Дядя Вася! — взмолилась я. — Ну скажите вы ему, вас он все-таки слушается!

— Шагом марш в комнату! — строго скомандовал Василий Макарович.

Бонни сделал вид, что это относится вовсе не к нему, а к какой-то совершенно другой собаке.

— Я что сказал? — Дядя Вася грозно сдвинул брови. — Марш в комнату, а то срок набавлю! То есть отменю прогулки…

Бонни взглянул на него насмешливо, в этом взгляде отчетливо читалось: «Ага, как же, отменишь прогулки! Тебе же будет хуже! Я, к твоему сведению, унитазом пользоваться не умею!..»

— Непослушный пес! — Василий Макарович понял, что сморозил глупость, и понизил голос: — Ну, давай договоримся по-хорошему: ты пойдешь в комнату, а мы вечером угостим тебя твоими любимыми морепродуктами… Правда, тезка? — И он покосился на меня, ожидая моральной поддержки.

Я промолчала: не будет в следующий раз хвастаться, что его Бонни слушается беспрекословно! К тому же пес прекрасно знает, что на морепродукты наложен временный мораторий.

— Бонни, ну пойми — нам некогда, мы должны выручать Машу!

Наглый пес не пошевелился, только взглянул на нас очень выразительно. Этим взглядом он хотел сказать, что мы только сами себя задерживаем. Мы переглянулись, и дядя Вася махнул рукой:

— Против лома нет приема… ладно, пошли все вместе! Я надеюсь, что это все же ложный вызов…