– Я должен посмотреть в компьютере, – ответил Бонхёффер и бросил быстрый взгляд на часы. Очевидно, его уже ожидали на мостике.

– У Лизы нет кредитной карточки, – возразила Юлия, затем всплеснула руками и зажала ими рот. – Боже ты мой, видео! – воскликнула она, тяжело дыша.

– Какое видео? – спросил Мартин.

Капитан положил свой плащ на комод и, качая головой, прошел в салон.

– Это все глупости, Юлия, и ты сама это знаешь. – Бонхёффер хотел обнять ее за плечи, но она уклонилась от его объятий.

– Откуда я должна это знать? – накинулась она на него. – Если бы я знала свою дочь, она была бы сейчас со мной, а не где-то… – Ее голос прервался.

– О каком видео идет здесь речь? – снова спросил Мартин.

– На нем показана ее дочь, как она якобы занимается проституцией на улице, – просветил его Бонхёффер. Затем он вновь обратился к Юлии: – Все это грязная фальшивка, как и все остальное на сайте isharerumors. Лиза стала жертвой моббинга, психологической травли. Она не проститутка, добывающая деньги на морской круиз в постели своих клиентов.

Что-то щелкнуло в потолке каюты, и Мартин услышал шепот, который постепенно стал громче, когда капитан повертел ручку на стене каюты.

«…просим вас переключиться на пятый канал. Лизу Штиллер видели в последний раз вчера за ужином в зале «Георгика». Извините, пожалуйста, за то, что нарушаем ваш покой ночью, но мы надеемся с вашей помощью…»

Бонхёффер снова уменьшил звук судового радио. Тем временем Мартин отыскал на стеклянном придиванном столике пульт дистанционного управления и включил огромный плазменный телевизор. Пятый канал демонстрировал увеличенную фотографию снимка, переснятого с биометрического заграничного паспорта, на котором нельзя улыбаться, отчего молодая, явно невыспавшаяся девушка с бледным лицом и гривой черных волос казалась довольно угрюмой. Ее вид заставил Юлию Штиллер разрыдаться. А у Мартина екнуло сердце.

– Я знаю ее! – воскликнул он, не отрывая взгляда от экрана телевизора. – Я совсем недавно случайно столкнулся с ней в коридоре.

– Что? – в один голос воскликнули Бонхёффер и мать девушки.

– Вы знаете Лизу?

Мартин кивнул Юлии:

– Да. Я уже видел ее один раз. Здесь, на корабле.

– Где?

– Внизу.

– Что вы имеете в виду под словом «внизу»? – перешла на крик Юлия.

Мартин обменялся взглядом с капитаном, который сразу понял, о чем шла речь.

Внизу. Палуба А. Зона для обслуживающего персонала.

Мартин схватился за голову. Тупая боль снова пульсировала в его правом виске.

Лиза Штиллер уступила ему дорогу в коридоре, вчера рано утром, когда Елена в первый раз вела его к Анук.

– Какой же я идиот, я должен был сразу понять это.

Ни одной горничной на этой консервативной посудине не разрешалось носить пирсинг. Там внизу она была совершенно не к месту.

Что, черт побери, она могла там искать? И как вообще она попала туда?

Боль распространилась через лоб до переносицы. При попытке установить, как именно все было связано между собой, его глаза начали слезиться.

Тимми бросается за борт вторым, но без своего медвежонка, поскольку он находится у Анук, которая знает мое имя и лежит в «Адской кухне», где мне навстречу идет Лиза, поездку которой оплатил кто-то другой…

Мартин подумал о дедушке Анук, о его блоге («На этой проститутке, которая так затрахала моего сына, что у него возник рак, акулы поломают себе зубы»), и в то время когда боль, как сварочная горелка, вгрызалась в его голову от затылка до шеи, он подумал о фонарике; вспомнил о том, как Анук любила рисовать; как она сама себя царапала; раздувшееся, как воздушный шар, лицо Елены сменилось смутным обликом подвыпившего посетителя дискотеки с его неоновым напитком… и в ту же секунду он нашел его.

Ответ.

Решение.

Внезапно ему все стало ясно, но потом в его ушах что-то щелкнуло, и на этот раз это был не потолочный громкоговоритель, а перепускной клапан в его голове, который сработал сам собой.

И в то время когда взволнованные голоса вокруг него становились все тише, перед внутренним взором Мартина солнце зашло, и мир погрузился в темноту.

Наоми

«Я изменила мужу. Самым отвратительным образом. Я занималась сексом за деньги.

Это началось с недоразумения во время моей учебы, тогда меня еще звали Наоми Макмиллан. Я работала хостес на выставке автомобильных принадлежностей в Сан-Франциско, чтобы на каникулах подзаработать денег на учебу. Нас, девушек, разместили в гостинице на территории ярмарки, и в последний день мы весело праздновали в баре. Здесь я познакомилась с молодым, симпатичным представителем одной из чикагских фирм. Мы веселились, пили, болтали, – одним словом, на следующее утро я проснулась в его номере. Он уже уехал, не забыв при этом оставить кое-что и для меня: двести долларов наличными.

Молодой человек подумал, что я проститутка.

Я еще помню, что битый час таращилась на деньги, лежавшие на ночном столике, дрожа всем телом, но не из-за злости на типа, фамилию которого я не знала и чье имя не имеет теперь никакого значения. А из-за растерянности относительно своей реакции на все это. Вместо того чтобы провалиться со стыда или показаться самой себе дешевкой, я заметила, что одна только мысль о том, чтобы отдаться незнакомцу за деньги, приводила меня в крайнее возбуждение. А именно до такой степени, что – и это самое плохое в этой истории – я решила повторить это.

На следующих каникулах я уже специально отправлялась в гостиницы на территории ярмарки. В коротком платьице, с вызывающим макияжем. Садилась у барной стойки. Мой муж так и не узнал, каким образом я оплачивала свою учебу.

Свои дорогие сумочки.

Поездки в Европу.

Я понимаю: то, что я делала, не только плохо, но и самая настоящая болезнь. Потому что даже тогда, когда у меня денег было больше, чем я могла потратить, я не прекратила заниматься этим, даже после первой брачной ночи».

Паук не стал торопиться с комментарием к ее признанию. Уже прошло более десяти часов, согласно часам на мониторе ноутбука.

Между тем Наоми чуть было не сошла с ума, сидя на корточках на холодном полу в своем колодце и ожидая, когда же наконец спустится ведро.

Ее руки, под кожей которых еще несколько дней тому назад, как ей казалось, она чувствовала движение ленточного червя, больше не чесались, не зудела и шея, под кожей которой паразит дергался, особенно по ночам, так сильно, что она постоянно просыпалась от этого.

Теперь она больше не чувствовала ни жжения, ни равномерного биения, но зато ощущала сильное давление за левым глазом и прекрасно понимала, что это значило.