— Я противен тебе? — Он вдруг пьяно качнулся в мою сторону и навис надо мной.

И снова разъедающее ощущение чужой похоти громыхнуло в груди, задевая незнакомые струны внизу живота.

— Что ты нашла в этом глупом мальчишке? Он же отказался от тебя. Дважды. Как ты можешь продолжать его любить? — Обволакивающий голос завораживал, в ушах тонко звенели колокольчики. Совершенно не хотелось ему перечить.

В ужасе и сладком ожидании я оцепенела. Неловко гладила его небритые щеки и мысленно упрашивала отпустить. Бранд отбросил кнут и придавил меня к стене, вжимаясь всем телом. Каждой клеточкой кожи ощущала пьяное тепло его дыхания. Он медленно раздвинул мои ноги коленом и страстно впился в шею. Позорно плавясь от его напора, слушая, как отзывается тело на его грубые ласки, я едва сдерживала слезы стыда и омерзения. Послышался треск, и платье перестало меня защищать. Его руки жадно блуждали по трепещущему телу. С моих губ сорвался невольный стон. И вдруг Бранд замер, тяжело дыша. Звон в ушах прекратился. Беспощадное давление страсти стихло. Он, не выпуская меня из объятий, прошептал, целуя в ухо:

— Разве я не достоин любви?

— Вы же мне обещали месяц. — Мой голос дрожал от острой смеси страсти и страха.

Бранд отстранился.

— Пора переходить к следующей стадии исследований, — процедил он и ушел.

Я сползла по стене и разрыдалась. Меня нашла Маритта, отвела обратно в мои комнаты, сняла порванное платье и усадила в душ. Поливала меня водой и болтала всякие глупости. Вода текла по лицу и шее, я остервенело терлась мочалкой и искала причины не сдаваться.

***

Следующий этап его издевательств начался с пахучего зелья, которое он сунул мне под нос.

— Хочешь, я покажу тебе, что делаю с непослушными девочками? — Что-то древнее и алчное взглянуло на меня из глаз Бранда, лишая воли к сопротивлению.

Когда по замку разошелся слух, что я врач, ко мне стали приходить девочки после его игр. Я не ахти какой хирург, но даже моего опыта хватало, чтобы увидеть неровно сросшиеся переломы и плохо стянутые края порезов, превратившиеся в уродливые шрамы. Как якобы великий ученый мог творить такое?

Ох, Тангавор, не от ревности ты сжимал мне руки до боли там, на приеме. Ты гневался на то, что Алию, беззащитную девушку, тот глупый боров притащил прямо под нос Бранду. Из нас двоих тогда ревновала только я, а ты просто защищал тех, за кого ощущал ответственность.

Самое отвратительное, что Бранда все обожали. Шипели, когда я зашивала рассеченную кнутом кожу на спине, и взахлеб делились воспоминаниями о неземном удовольствии. Я накладывала маленькие швы и, сжав зубы, слушала и слушала истории, оставляющие шрамы внутри меня. О наслаждении, которого можно достичь лишь через боль, и тонкой грани между пропастью и небом. Они совершенно серьезно мне рассказывали, что центр удовольствия находится рядом с центром боли. И Мастер знает, как взорвать эту точку фейерверком, заставляя сознание уплывать.

Я зашивала, лечила следы избиения и сатанела от услышанного. Вот, значит, какой я стану, когда закончится защита Тангавора, — маньячкой, кайфующей от кнута и изощренных способов унижения?

Пощечина вернула меня в реальность, где Бранд протягивал флакон с бурой жидкостью, а я отказывалась пить.

— Пей.

— Не стану!

— Ты обещала не мешать исследованиям.

Вот как, либо пей, либо в подвал, в его особые комнаты.

Я глотала собственный ужас и вонючую дрянь. Знала, как далеко он может зайти в своем желании достичь результата. У меня, правда, есть еще один вариант — наверх. Там из окна башни Лалиней прекрасный вид и подходящая высота…

Я не смогла сделать последний глоток.

Меня вырвало прямо на его ботинки. Опять.

***

Который день я проводила время подле Лалиней. Маритта не отходила от меня ни на шаг. Удивительно, именно тут мне было тепло и очень уютно. Она сказала, это потому, что мне нравится сила хаоса, идущая от цветка. Может, и так, я действительно словно согревалась в комнате, продуваемой темными ветрами. Даже привычная тоска по солнцу отступала.

После недельной пытки зельями, которые вызывали у меня тошноту и жар, Бранд затаился в глубинах своих лабораторий и больше меня не тревожил.

Я не могла помочь Лалиней, моя знания бесполезны, кровь обычна, а тело отвергало зелья Бранда. Финал близок.

В мрачной комнате я куталась в голубое сияние цветка, внутри которого спала безмятежная Лалиней. То смотрела в окно, то вглядывалась в ее нежное лицо, наполненное абсолютным покоем и умиротворением. Сколько мук она испытала, прежде чем получила свободу?

Моя невероятная Спящая красавица, нет во всем мире такого принца, который сможет разбудить тебя.

Сказка Лалиней закончилась давным-давно, когда юная дочь Бранда заболела. Редкое событие у айянеров. Обладающие магией и невероятной регенерацией, они ведь практически неуязвимы. А те редкие болезни, что все-таки настигают детей, не вошедших в полную силу, айянеры лечат родовой магией крови. Вот только девочка была полукровкой. Орилия вернулась уже беременной и родила Бранду чужого ребенка. Слепой в своей гордыни отец не желал признавать правды: девочка, которую он считал самым совершенным творением, вдруг оказалась нечистой по меркам их высокомерного мира. Отрицая очевидное, он лечил дочь магией рода и силой айянеров и не обращал внимания, что она лишь сильнее угасает. А когда девушка уснула вечным сном, наконец осознал, что натворил. Но было поздно. И теперь Бранду надо было смириться не только с тем, что его дочь — дитя разврата, полукровка, но и с тем, что он в своей слепой любви и ненависти своими руками убил ее.

В цветке жизни, в коконе силовых линий плавало тело, в котором уже не было разума. Живая оболочка с мертвым сознанием. Мне, как врачу, стало ясно из той кипы медицинских исследований и отчетов, что здесь нечего лечить, некого спасать. Сердце девочки впустую гоняет кровь. Душа Лалиней уже давно в других мирах. Именно с этим не мог смириться известный ученый и блестящий исследователь, спасший миллионы жизней. Бранд искал способ оживить, а не вылечить. И вся Вселенная не могла ему в этом помочь.

Маритта что-то рассказывала, а я расслабленно слушала. У меня больше не было сил трепыхаться.

И вдруг посреди очередного рассказа Маритта вскочила, широко раскрыла глаза и застыла, вглядываясь во что-то мне неведомое. Ее губы побелели от напряжения. А потом она вздохнула свободно и рассмеялась. Так неожиданно красиво, будто колокольчики на ветру. Бросилась ко мне, упала на колени и обняла мои ноги.

— Варвара, — произнесла Высшая, — все закончилось.

Маритта, удивительно трогательная и беззащитная, разрыдалась, а я растерянно погладила ее по волосам. Куда только делся налет божественного превосходства? Сейчас передо мной была девчонка, молоденькая, трепетная, словно еще не встретившая все горести этого мира. Все в здешнем Черном замке безумцы.