Мысль эта ее испугала и потрясла: «Вот надо же так подумать!»

Как странно у человека устроен мозг! Такое горе, столько лет вместе… А тут вдруг – облегчение…

Сын к тому времени уже перебрался в Канаду. Уехать он стремился всегда. А тут повезло, подвернулось. Списывался, подавал анкеты, заявки и выхлопотал себе какую-то странную работу. И все, привет!

О его тамошней жизни Евгения Сергеевна знала немного. Работу в лаборатории он вскоре оставил, как-то очень быстро женился и стал заниматься бизнесом. Названивал тбилисским друзьям отца, о чем-то просил. Иногда те помогали. Но все они были людьми уже пожилыми, и в новую реальность вписались лишь немногие. Связи ослабели, в начальники вышли другие.

Канадскую жену сына Евгения Сергеевна видела только на фотографии: женщина милая, симпатичная и совершенно чужая. Звали ее Валенсия – в переводе с испанского – «власть».

Очень скоро Евгения Сергеевна поняла, что власть эта Валенсия действительно захватила. Сын почти не звонил и совсем не писал.

В гости они ее не звали. Звонила она им сама. Трубку всегда брала невестка и довольно мило болтала с ней на хорошем французском. Обходились дежурными фразами: «Как вы, как погода? Хорошего дня!»

Евгения Сергеевна понимала: кто она этой испанке? Абсолютно чужая и незнакомая дама. Претензий к ней никаких! А вот Гриша, единственный сын… Впрочем, и его она старалась оправдать. До восьмого класса сын рос в Тбилиси, у деда с бабкой. Это было решение мужа, и, сколько она ни противилась, он настоял на своем. Доводы его были разумны: теплый климат, свежие фрукты и овощи, парное мясо и бескрайняя любовь стариков. Старый тбилисский двор на Иванидзе был дружным, шумным и теплым. Другая реальность!

Сын действительно не болел, носился по улицам, по-русски говорил с акцентом, и из Москвы, куда родители забирали его на осенние и весенние каникулы, стремился скорей сбежать. Москва не нравилась ему: «Как вы тут живете? – брезгливо кривил он рот. – Лично я сюда – ни ногой!»

Но в восьмом классе Евгения настояла, и парня забрали в столицу.

Ох, сложное это было время!.. Не хочется и вспоминать!

Гриша так и не смог привыкнуть к родителям и шумному городу. Начались проблемы в школе и во дворе. Сын дрался, хамил и родителям, и учителям. Скатился на двойки… С отцом и матерью почти не общался.

Муж пытался разговаривать с сыном, но… получалось плохо: он не был авторитетом для парня, и все тут же перерастало в скандал.

Пару раз Гриша приходил на «рогах» – и снова скандал.

Однажды Женя сказала мужу:

– Поздно! Раньше надо было авторитет завоевывать. Теперь мы для парня – никто.

Ночами думала: «Отправить сына обратно, в Тбилиси? Пусть живет, раз так получилось». Но… Свекор к тому времени умер, свекровь тяжело болела, и дочка забрала ее к себе, в Терджолу.

Куда отпускать его одного? Тоже страшно. Да и времена настали тревожные: война, холод, смена правительства.

Поступив в Институт стали и сплавов, уже на первом курсе Гриша ушел в общежитие. Бросил коротко:

– Мне там будет лучше!

Страшнее слов она и не слышала. Но постаралась сына понять.

Вот тогда у мужа и случился первый инфаркт…

А после пятого курса Гриша уехал за границу. На похоронах отца – всего-то через полтора года – он не появился. Объяснил это тем, что обязательно будут проблемы с визой. И Евгения опять постаралась понять его.

Чувство вины в ней крепло и развивалось: сама виновата, сама! Не актриса ведь, не певица, не гастролерша! Всю жизнь просидела дома, над пишущей машинкой, со своими дурацкими переводами. Всю жизнь простояла на кухне, заливаясь по́том от влажного пара.

Накрывала столы, ублажала мужниных гостей. Очень старалась. Старалась понравиться, любила, чтобы ее похвалили.

Путешествовала, жила безоглядно – в свое удовольствие. Сын так и бросил однажды: «Вы жили всю жизнь для себя!»

Обидно? А ведь правда!..

А самое главное – сын! Вот его-то она упустила…

Часто вспоминала чьи-то слова: «Детей надо носить, как брошку на груди, чтобы всегда были рядом!»

Оставшись одна, Евгения довольно быстро приспособилась… И это тоже ее пугало: выходит, что одиночество… ей даже во благо? Она получает удовольствие от тишины и покоя! Она – впервые в жизни – может полноценно расслабиться и отдохнуть.

Получалось, что так. И от этого ей было неловко и стыдно…

Жизнь она теперь вела почти затворническую: бегом в магазин – схватить что-то готовое, ну, или полуготовое (конец многочасовым стояниям у плиты! Она свободна!) и – домой! К книгам, к телевизору, к своим переводам! Ко всему тому, что она так любила всегда! Но всегда это было как-то на заднем плане.

Подруг у нее не было. В гости приезжали только друзья мужа. Но с женами их она глубоко не подружилась. Да и жили они в разных городах, а теперь и в разных странах.

И что получалось? Женщина, прожившая в браке долгие годы, родившая сына, балдеет от одиночества? Радуется покою? Тишине, возможности жить по-своему, не подстраиваться, не принадлежать?

Или она волк-одиночка, или просто так сложилась жизнь.

Но поняла и другое: глупо ждать любви от того, кому ты не отдал свою любовь. Не бывает любовь без «вложений». Не бывает любовь просто так… Потому что положено.

Не отдашь – не получишь взамен. И сына она простила.

А вот себя…

Звонила она им сама: раз-два в месяц. Иногда – редко, правда – отзванивал Гриша. Разговор был сухой и короткий, по «делу»: «Как ты, все в порядке?» Дежурные вопросы, дежурные ответы…

Словно чужие люди. Сама виновата…

В Торонто росли две внучки. Сын присылал фотографии: милые кудрявые девочки. Хорошенькие, как куколки! Фарфоровые куколки в кукольных кружевных платьях. И тоже абсолютно чужие!..

Евгения просила сына привезти внучек в Москву. Пыталась убедить его: «Как же так, Гриша? Они ведь русские! Нужно показать им город, Красную площадь! Цирк и музеи!»

«Оставь, – обрывал ее сын. – Им это не нужно! А то, что у вас там цирк, – так это чистая правда!»

Шесть месяцев назад позвонил Гриша. Голос его был взволнованным. Он торопливо рассказывал про свои «колоссальные проблемы», про долги банку и потерянный бизнес. Евгения ничего не поняла. Часто переспрашивала, задавала дурацкие, по его мнению, вопросы. И от этого сын раздражался еще сильнее. Потом наконец уловила смысл: ему нужны были деньги. И срочно!

– Чем же я могу помочь тебе? – удивилась Евгения. – Ты ведь знаешь, что такое моя российская пенсия! Ну да, есть еще подработка… Но тоже копейки… Сущие копейки, ты мне поверь! Но я могу тебе их отсылать! Это… – она задумалась, прикидывая, – это долларов двести в месяц! Ну, или чуть больше.