– Мама! – застонал он. – Да о чем ты говоришь? Какие двести долларов, ты о чем? Смешно, ей-богу!

Сын замолчал, и Евгения услышала, как он шумно затягивается сигаретой.

– Ты закурил? – испуганно спросила она.

– Странно, что я не запил!.. – хмыкнул он. – Ты, мама, кажется не понимаешь весь масштаб ситуации! Дом отберут, бизнеса нет!.. Валенсия одна не потянет – такие долги!..

Евгения что-то залепетала, а он резко ее оборвал и жестко, абсолютно ледяным голосом спросил:

– Ты можешь сдать нашу квартиру, мама?

Евгения замолчала. Потрясение было так велико, что она, словно рыба, ловила ртом воздух и пыталась что-то ответить, но… не получалось.

Наконец сдавленным голосом спросила:

– А я? Гриша! Где буду я?

Евгения почти не сомневалась – нет, совсем не сомневалась! – что сын ей сейчас со смехом ответит: «Как где, мама? И ты еще спрашиваешь? Конечно же ты едешь к нам!»

Но сын ответил другое:

– На даче… У тебя же есть дача! И потом, это же временно!

– Я… подумаю, – тихо произнесла Евгения и медленно опустилась на стул.

В голове вдруг что-то громко застучало, заколотилось…

– Думай! – милостиво разрешил сын. – Только недолго! А то и думать будет не о ком: я окажусь в тюрьме, а мои дети – на улице!

Гриша положил трубку, а она все сидела, прижимая трубку к груди и слушала короткие и частые гудки, отдающие в голове.

«Вот так, – подумала Евгения. – Что это? Пришло время расплаты?»

Как ни крути, а помочь сыну она должна! Она просто должна своему сыну! И все, обсуждать тут больше нечего!

Как мать она слишком мало сделала для своего сына! И обижаться тут не на что… Что должна была получить – то и получила.

Но как она будет жить там, на даче? Ладно, летом. Ну, и весной и осенью… Дача-то летняя. Хилый щитовой домик, построенный ее отцом еще в семидесятых. Шесть соток, будочка туалета на улице. Вода из летнего водопровода. Шестьдесят километров от города.

Все правильно! Не жирно ли ей одной на восьмидесяти метрах в центре Москвы? В конце концов, эту квартиру они получали на троих, включая сына. Что она дала ему материального? Да ничего! Ни копейки! Ни сердечного, ни материального – все сам, все один.

Вот и плати, милая, за спокойную жизнь в далекой молодости! Не ты, а бабушка не спала ночами, когда твой сын болел. Не ты, а они, старики, отводили его в первый класс! Не ты пекла ему оладьи на вечер, не ты читала сказки на ночь… Где ты была, Женя? Чем ты занималась? Крутила орехи на сациви для малознакомых людей?

Квартиру удалось сдать мгновенно! Предложили за нее огромные, по ее понятиям, деньги. Просто деньжищи!

Евгения позвонила сыну и перевела ему первую сумму.

Ей показалось, что Гриша удивился тому, что не пришлось ее уговаривать. Тому, что так быстро все сладилось. Тому, что неожиданно образовались приличные деньги. И так легко и просто, что он был даже немного растерян.

Он пробормотал невнятное «спасибо». На том и расстались.

Впереди у Евгении был месяц для того, чтобы подготовить квартиру и окончательно перебраться на дачу.

К слову сказать, на даче Евгения давно не была. После смерти родителей дачей они почти не пользовались. Сын рос в Тбилиси, а они с мужем дачу не любили: отсутствие удобств, вечные комары, крошечные наделы и ветхие домики – эти дачные «радости» их не прельщали. К тому же они путешествовали.

Приезжали раза два за сезон – удостовериться: все ли в порядке, стоит ли их домик. Не то чтобы их беспокоило дачное хозяйство… Скорее всего это была дань памяти отцу и матери, обожавшим этот придуманный и созданный ими же очень сомнительный рай.

Иногда возникали разговоры о продаже дачки, но быстро гасли – пыл пропадал. Да и деньги давали смешные… Нечего было и суетиться.

И вот этот «дачный рай» Евгении предстояло освоить! В первый раз она добиралась туда на электричке, без Лады. Приехала, окинула взглядом разруху, повздыхала и поехала обратно. Грустно было очень! Слишком тоскливо все это выглядело… Но выхода нет! Надо начинать обживаться.

Через три недели Евгения Сергеевна переехала.

Во всем, что происходило, она всегда пыталась найти что-нибудь ободряющее. Такой у нее был характер. Вот и сейчас, поскрипев и поохав, окруженная неразобранными коробками и узлами, Евгения присела на стул и подозвала собаку.

– Как хорошо, Ладка! Ах, как хорошо! – приговаривала она, гладя собаку по холке.

– Вот мы с тобой и на природе! Вокруг лес – посмотри! А воздух, Ладунь! Мы и забыли, какой он бывает! Вот, в лес с тобой будем ходить, по грибы! Ты, правда, грибы не уважаешь… – Евгения шумно вздохнула и замолчала.

– Да и мне их нельзя… – поджелудочная шалит.

Собака смотрела на хозяйку не отрываясь. И словно чувствуя ее настроение, тихонечко заскулила.

– Нет, все равно хорошо! – придала голосу бодрости Евгения Сергеевна. – Ты вспомни: где нам с тобой на Ордынке гулять? А, дорогая? И вечно с пакетиком…

– Вот только как будет зимой? А, Ладунь? Не околеем? Да нет, не должны – печка хорошая! Я, представь себе, даже помню того печника! Нет, честное слово! Старый такой дедок, лет под триста. Типичный Щукарь, представляешь? Сплошная ненормативная лексика, Лад! И чудесные, «мудрые» руки!

Собака положила голову на лапы и закрыла глаза.

Через пару дней Евгения разобралась. Куда денешься! И окошки помыла, и стены, и пол. И занавески поменяла. И стало в доме куда веселей! Даже как-то уютно стало!

В доме было три комнатки: две небольшие, а третья – совсем кроха, метров пять, не больше.

Спальню себе соорудила в «большой», двенадцатиметровой.

Старый книжный шкаф, комодик, телевизор и диван. Возле окна – подстилка для Лады.

Лада перемену перенесла спокойно. Да и что нужно собаке? Постоянная близость хозяйки. А в каком интерьере – не важно.

В книжном шкафу обнаружилось огромное количество старых книг: папины – по военной истории, мамины – по домоводству и ведению сада, собрания сочинений Гончарова и Чехова в каком-то дешевом старом издании. Обложка копеечная, но твердая.

Листы разбухли от влажности, пахли сыростью и затхлостью. Но это не имело значения! И тот и другой были ее любимыми, до дыр зачитанными писателями!

«Ведь Антон Палыч всегда разный, – с восторгом подумала она. – Текст его переливается разными красками, трансформируется, модифицируется, расцветает! А персонажи? Какое же чудо!

Жизнь человеческая во всех ее проявлениях. Человек и велик, и жалок! Прекрасен и чудовищно уродлив!»

Гончаров ее уводил в далекие усадьбы, заросшие малахитовыми лесами, в бесконечные луга, колышущиеся душистыми травами. В мир с распахнутыми окнами веранд с цветными стеклышками пылающих на солнце витражей, с запахами мяты и душистой сдобы, с вселенским спокойствием, незыблемым, как, наверное, казалось тогда. С долгим чаепитием в саду, под цветущими вишнями. С карасями, серебрившимися в прозрачных судках, с густым запахом горящих вишневых дров под медными тазами с пузырящимся и булькающим малиновым вареньем. С жужжащими над жасмином осами, бьющимися в запотевшее от дождя окно сонными мухами.