— Вы, Драпкин, пессимист… — усмехнулся Полк. — Ладно, вы пока лишнего по Брайтону не болтайтесь. Устройте себе что-нибудь вроде домашнего санатория… Я вам через пару дней позвоню, вы мне еще понадобитесь…

Драпкин встал. Его правая рука подергивалась в нерешительности, он явно не знал, можно ли протянуть руку для рукопожатия — или же это будет с его стороны фамильярностью.

Полк взял его вялую ладонь, крепко сжал и сказал:

— Я вам желаю счастья…

— Спасибо, — вздохнул Драпкин. — У меня к вам остался вопрос…

— Слушаю, — нахмурился Полк.

— Если власти решат депортировать Эмму, то, наверное, все-таки мне лучше ехать с ней… Я бы ей мог чем-то там помочь…

— Русские говорят: вольному — воля…

Полк подозвал слоняющегося без дела офицера, велел проводить Драпкина на выход и записать его в регистрационный журнал. А сам отправился в коридор и налил из поильной машины коричневой горячей бурды, которую все единогласно договорились называть кофе. Вопрос привычки. Полк, вообще-то говоря, ненавидел этот напиток, но, как и другие миллионы кофеманов, уже не мог без него обходиться. Сколько выпивалось за день этого мерзкого пойла — не подсчитать. К вечеру во рту бушевала кислятина, и, медленно разгораясь, вспыхивала пылающая едким пламенем изжога. Но отказаться от этой гадости не мог — с утра без трех-четырех стаканчиков бурой мутной жижи мозги не шевелились.

Полк уселся снова за свой стол и со спокойной совестью достал из кармана конверт — письмо от отца. Выходя из дома, он встретил в подъезде почтальона, который еще не успел положить в ящик почту — пухлую кучу рекламной макулатуры и конверт со слюдяным окошечком. Письмо отобрал, а макулатуру засунул почтарю обратно в сумку — выкинь, друг, по дороге!

Полк боялся опоздать в управление, еще не предвидя, что копам предстоит их уголовный праздник ловитвы и им будет не до него. Полк уже понял, что сегодня от них никакой помощи не добьешься, поэтому с чашкой бурда-кофе уселся за стол и с удовольствием вскрыл конверт. В окошечке аккуратным круглым почерком был вписан адрес, отец так и не научился, а скорее всего не захотел научиться пользовать компьютер. Он работает всегда на старой пишущей машинке «Смит-Корона», но письма пишет собственноручно.

«Старшему специальному эмоционалу Нью-Йоркского отделения ФБР Стивену Полку».

Полк смотрел на страницу, заполненную ровными, будто рисованными строками, и перед ним стояло худое лицо отца, коричневое, с жесткими морщинами, с вислыми седыми усами, как у Марка Твена.

«Сынок!

Прочитал твое письмо и долго смеялся. Оказывается, мы с разрывом в сорок лет одновременно переживаем кризис возраста. Ты — кризис зрелого возраста, а я, видимо, перезрелого. Со мной все понятно — дыхание старости. Что касается тебя, то ты переживаешь кризис, который является важным эпизодом в развитии думающего и совестливого человека. Тот, кто не пережил этот кризис, остается животным.

Наверное, человек следует своему предназначению, которое проявляется еще в детстве. Мы с мамой смеялись четверть века назад, когда ты привязался к нам с вопросом: «Как удается запихнуть в бутылку большой толстый огурец?» Ты увидел на Кейп-Коде сувенир. Квадратная прозрачная бутылка из-под джина «Бифитер» была запечатана, а внутри был большущий зеленый огурец. Я не мог разгадать этой хитрости, и мама не могла, и никто из наших знакомых не мог тебе объяснить.

Тебе было лет семь, и ты не давал житья никому, пока первым сам не сообразил: пустые бутылки раскладывают на грядке и заводят внутрь росток с завязью. И вырастает огурец внутри бутылки. Думаю, что этот смешной фокус относится и к многим людям — они родились и выросли в бутылке, не догадываясь, что этот прозрачный стеклянный объем — не мир, не свобода, не большая жизнь, а сытое постылое бытие в тепле и защищенности неволи.

Я ни в коей мере не хотел бы ни порицать твою жизнь, ни восхищаться ею. Ты сам избрал свой жизненный путь. Ты хотел, уже став взрослым, угадывать, как огурцы попадают в бутылки. Человек должен проживать свою собственную жизнь, даже если она иногда кажется со стороны безумием. Известно, что епископ Райт, недовольный глупыми затеями своих взрослых сыновей, прислал им письмо:

«Оставьте это, дети, никогда человек не будет летать, ибо это удел ангелов». На другой день братья впервые в человеческой истории взлетели на своем самолете — их звали Уилбур и Орвелл Райт.

Я очень хотел, чтобы ты всю жизнь был свободен, чтобы ты всегда хотел летать. Целую тебя. Будь счастлив».

Полк аккуратно сложил письмо, спрятал в карман. Надо написать несколько строк отцу.

Отец бы наверняка понял, подумал Полк, почему меня так занимает судьба Драпкина, который вырос и прожил целую жизнь в закупоренной бутылке. Потом судьба сорвала ее с каменистой грядки и швырнула через океан, где она вдребезги разлетелась от удара о брайтонскую мостовую. И выполз этот несчастный на волю, оказавшуюся вдруг рабством.

Но ничего не написал, потому что к нему подошел Конолли:

— Ну, какие будут указания?

— Какие тут указания? Нам нужно обязательно найти Бастаняна, — неопределенно сказал Полк.

Он не хотел говорить Конолли, что от Дриста узнал — через Бастаняна новые русские заранее заказывают ценные полотна. Их крадут в России и по всей Европе, и, пройдя через цепкие ручки Бастаняна, они исчезают в банковских сейфах. Их собирают не для того, чтобы выставлять, хвастаться, гордиться, — это просто надежное капиталовложение.

— А что ты так уперся в Бастаняна? — спросил Конолли.

— Я думаю, что Бастанян — важнейшее звено, соединяющее воров и заказчиков.

Конолли резонно заметил:

— Можно допустить, что он не знаком с ворами…

— Но заказчиков знает обязательно. Они для нас сейчас важнее воров.

— А что с этим Лаксманом? — спросил Конолли.

— Не знаю. Надо подумать, как его использовать… — Полк снова промолчал и не сказал, что послал Дриста выяснить через все его грязные связишки на Брайтоне, как весь антиквариат и полотна могут попадать сюда. Или кто еще может работать на Бастаняна.

«БОЛЕЕ ЖЕСТОКИ И АГРЕССИВНЫ…»

Полицейская организация «Европол» заявила, что главной угрозой для безопасности граждан стран Европейского союза сейчас становится деятельность организованных преступных групп из Восточной Европы и бывшего СССР.

Директор «Европола» Юрген Шторбек отметил, что большую часть организованных преступных групп в Западной Европе ныне составляют выходцы из бывшего Советского Союза и восточноевропейских стран. В качестве примера он указал на так называемые районы красных фонарей в крупных западноевропейских городах. Еще десять лет назад большинство проституток там были выходцами из Азии и стран Карибского бассейна, а сами бордели находились под контролем местных преступных групп, а также выходцев из Южной Италии и Югославии. Теперь их вытеснили русские и другие восточноевропейцы.