Что уж говорить об остальных!.. Косые взгляды, ехидные письма, приходящие по электронной почте.

И разговоры, разговоры!.. Сочувственные взгляды. А, вы и есть… ну, писатель, да?.. «Запах вечности», конечно! Сильная штучка. И как это вам в голову пришло его… того… самого…

Постепенно все утихло. Вот только писать он больше не мог, и вопрос «Вы кто?», который ему задавали везде, приводил его в ужас. Змеи тотчас оживали. Оживали, наливались силой, начинали терзать.

Он много лет сидел без работы — был уверен, что его нигде не возьмут. Кому нужен… вор? Нечистоплотный и не слишком удачливый?

Однажды какой-то юнец, должно быть, поклонник романа, догнал его на улице и плюнул ему на ботинки — выразил свое отношение к презренному жулику, ворующему чужие книги!..

После этого Алекс несколько месяцев выходил из дому, натянув шапку почти до глаз, — боялся, что еще кто-нибудь его узнает и плюнет.

Ветер приналег, и Алекс закрыл глаза.

— Я видела вас в Париже, — заговорила Маня Поливанова очень сердито. — Я просто шаталась по книжной ярмарке, а у вас была пресс-конференция. Вы сидели за столом, совершенно один, и было море журналистов, и микрофоны, и камеры. Вы говорили по-французски. А писали?..

— Писал по-русски, но я вас не об этом спрашивал!..

— О чем вы меня спрашивали?

— Откуда вы знаете, что я…

— Да пойдите вы в пень! — Она топнула ногой. — Я же не дура и не вчера родилась! Конечно, это ваш роман!

— С чего вы взяли? По роже видно?

— И по роже видно, и говорили вы тогда так, как о романе может говорить только автор! Должно быть, вы упустили какие-то важные вещи, профукали всю документальную сторону, вверили себя заботам какого-то негодяя, как нежная фиалка на залитом солнцем склоне, но это ничего не меняет!.. Я даже думала о вас, представляете? Ну, после того, как все случилось! Я думала, вот бедный мужик попал! Та-акую книжку написать, а потом дерьмо хлебать ложками, и все из-за каких-то крючкотворов! Потом я, конечно, про вас забыла.

— Конечно.

— Но не сразу, — продолжала Маня Поливанова. — Я еще очень долго ждала, когда же Алекс Лорер напишет следующий роман и как тогда вся эта шатия-братия станет выкручиваться?! Я даже слегка злорадствовала, хотя мне не было до вас никакого дела. Ведь любая экспертиза в два счета докажет, что они написаны одним человеком и этот человек вовсе не тот «талантливый литератор»!.. И вообще! Как это можно терпеть, когда на вашей книге стоит чужая фамилия?!

Алекс пожал плечами:

— Никак. Я долго не ходил в книжные магазины.

— Молодец, — похвалила Маня.

Ветер загрохотал железом по какой-то крыше, они оглянулись и посмотрели.

Потом Алекс взял ее за отвороты пальто и повернул к себе.

— Жаль, что вы не встретились мне… тогда. Я понятия не имел, что где-то есть человек, который знает… который уверен во мне. Было бы легче жить, ей-богу.

Алекс потянул ее на себя, она переступила ногами и очутилась очень близко, и тогда он поцеловал ее с изумлением и благодарностью.

Она ответила моментально, губы стали огненными — или ему так показалось на ледяном ветру?..

Она прижималась к нему, высокая, длинноногая, пахнущая улицей и духами и очень сердитая.

— Вот только никаких благодарностей мне не надо, — сказала она, когда поцелуй закончился. — Я не занимаюсь благотворительностью!

— Благодарностей? — пробормотал он.

— Поцелуйте меня по-человечески. Сейчас вы меня целовали в смысле — вот спасибо вам большое за понимание и доверие!..

— По-человечески?!

— Не хотите, не надо.

И он поцеловал. Вдруг отпустив себя, он целовал ее долго и страстно, так как ему на самом деле хотелось, и моментально стало жарко, и дыхание сбилось, и застучало в висках. Он трогал ее под пальто, и ее грудь упиралась в него, и он прижимал ее все сильнее, так что она почти упала на него, и он держал ее коротко стриженный затылок так, чтобы она уж точно не могла ни вывернуться, ни отстраниться, и все это продолжалось вечность.

— Вот так-то лучше, — с трудом выговорила Маня, когда они оторвались друг от друга и уставились в изумлении. — Гораздо лучше.

В комнате было тепло и глухо, как в подполе, никаких звуков.

Только Маня дышала тяжело, со всхлипами, как будто каждый вздох давался ей с трудом.

— Ты что?

— Нет. Ничего. Со мной все в порядке.

Эта глупейшая фраза — со мной все в порядке! — вывела его из себя, и он хотел сказать, чтоб она не смела болтать таких глупостей, но не сказал, потому что в следующую секунду вдруг выяснилось, что связно говорить он не может.

Ну, просто не может, и все тут.

Он точно знал, что говорить необходимо — женщина в первую ночь с чужим мужчиной нуждается в уговорах, объяснениях, признаниях, иначе ничего не выйдет.

И с этим он тоже не справился — ни с объяснениями, ни с признаниями.

У него сохло во рту, стучало в ушах, и он не мог вспомнить никаких слов. Как именно их говорят, он не мог вспомнить тоже.

Как они добрались до ее номера в «Англии», как все получилось — как целовал, раздевал, укладывал на широченную кровать — он и этого не помнил.

Он уговаривал?.. И пришлось ли ее уговаривать?..

Сейчас она с трудом дышала рядом с ним, двигалась, жила своей, горяченной, бредовой, судорожной, жизнью. Она обнимала его руками и ногами, кусала за ухо — он дергал головой, потому что она делала ему больно, — ее руки трогали его спину, отчего по позвоночнику пробегала длинная колючая дрожь, и ее губы были везде.

Он понятия не имел о том, что женские губы могут быть такими… настойчивыми.

Весь его опыт свидетельствовал — нет-нет, не тихо шептал, а вопил! — о том, что это он должен быть настойчивым. Он, а не она!..

Он всегда просил, и ему уступали. Раньше в «порыве чувств», а в последнее время уступали все больше из жалости и, пожалуй, из любопытства.

Он оценил бы это новое, но Маня не давала ему ни секунды передышки — никакой жалости, никакого любопытства!..

Маня была вокруг него, в нем, в руках, в мозгу, даже в позвоночнике!.. Ему уже не спастись, и не хотелось спасаться.

Все вышло наоборот.

Она спасала его, и змеи, душившие Алекса много лет, вдруг как-то сдали назад под Маниным неистовым напором. Они сдали назад в изумлении и страхе — Маня оказалась сильнее змей!.. Может, просто потому, что ничего о них не знала.

Впрочем, не существовало такого, чего бы она о нем не знала!

…Но ведь так не бывает!.. Так не может быть!