* * *

Тема жертвенности, присущая любой яркой, талантливой личности, – ведущая тема повести Л. Толстого, является главной в осуждении современного писателю государства. Тема эта начинает звучать еще в рассказе «Рубка леса». Вспомним, что центром всего повествования является смерть солдата Веленчука. Параллелизм сцены разговора офицеров в палатке, где речь идет только о наградах, водке и мнимых военных подвигах, со сценой солдат у костра, где описано истинное горе и скорбь по погибшему товарищу, как нельзя лучше подтверждает мысль, что Веленчук действительно жертва Кавказской войны, и это обстоятельство, безусловно, роднит его с Авдеевым.

Так, задолго до повести «Хажди-Мурат», Толстой уже тщательно разработал тему жертвенности русского солдата в несправедливой Кавказской войне, но еще не подошел к философско-нравственному осуждению деспотического государства.

Горцы с их чаяниями и горестями в рассказах «Набег», «Рубка леса» и «Разжалованный» еще не были показаны в свете уже сложившихся традиционных характеристик.

* * *

Повесть «Казаки» явилась большим шагом вперед по сравнению со всеми предыдущими кавказскими произведениями на пути познания еще неизвестных мировому читателю типов человеческой психологии.

Многими отечественными исследователями уже отмечались такие особенности психологизма толстовских героев, как автономия внутреннего мира и духовная свобода.[104]

В нашем литературоведении постоянно ставился вопрос о генезисе «диалектики души». В частности, рассматривалась органическая связь Толстого с молодыми представителями натуральной школы (И. Тургенев, Ф. Достоевский, И. Гончаров, А. Герцен).[105]

Естественно, молодой Л. Толстой, формируясь как художник, учитывал творческие достижения предшественников, и собственный психологический метод во многом определялся пониманием человека, а это понимание – результат полемики с романтиками и представителями «натуральной школы»[106] (В. Даль, В. Григорович и др.), которые утверждали, что бытие полностью определяет сознание, т. е. сознание не имеет относительной самостоятельности, оно тождественно своему источнику, бытию.

Перед нами юношеские дневники Л. Толстого. Перемены в жизни необходимы, рассуждает будущий писатель: «Но нужно, чтобы эта перемена не была произведением внешних обстоятельств, но произведением души» (46, 30).

И еще одна запись в 1847 г.: «Дойду ли я когда-нибудь до того, чтобы не зависеть ни от каких посторонних обстоятельств? По моему мнению, это есть огромное совершенство; но в человеке, который не зависит ни от какого постороннего влияния, дух необходимо по своей потребности превзойдет материю, и тогда человек достигнет своего назначения» (46, 32).

Но вернемся к «Казакам» и посмотрим, как на примере психологического анализа внутреннего мира Оленина проявляется новое, во многом революционное, понимание Л. Толстым законов человеческого сознания.

Ровно год живет герой повести, Оленин, на Кавказе, живет не в затишье, а на переднем крае, на левом фланге Кавказской линии, где почти ежемесячно совершались организованные набеги горцев во главе с приспешниками Шамиля, бесконечные стихийные налеты абреков и ответные карательные походы русских. Оленина каждую минуту могут убить. Но постоянные набеги, походы, стычки с горцами, если убрать динамическую рамку повествования – убийство абрека и смерть Лукашки, – на первый взгляд никак не отражаются на судьбе героя. Это как «дурная бесконечность» по Гегелю: масса фактов бесконечно возрастает, но не переходит в новое качество. В самой станице Новомлинской (домов 266, душ мужского пола 897, женского – 1012) идет непрерывная война с горцами, мужчины воюют – их убивают, а герой в этот год два раза сходил на охоту (из контекста можно понять, на охоту он ходил чаще, но рассказано только о двух случаях), провел вечер с казачками, бессонную ночь у Марьянкиной двери, участвовал в поимке абреков.

Если исходить из того, что характер может раскрываться только в конкретном внешнем действии, то не совсем были неправы те критики, которые обвинили Л. Толстого в якобы антиобщественной направленности его повести, в проповеди самоустранения от гражданственной деятельности.[107]

«Казаки» написаны Толстым в обстановке первой революционной ситуации, но события в повести разворачиваются далеко от прогрессивных центров. Но правомерно ли отождествлять, например, таких героев, как Оленин и Базаров? Правомерно ли подходить к ним с одинаковыми критериями? Ведь Тургенев и Толстой преследовали разные художественные задачи. И действительно ли Оленин совершенно выпадает из среды, или влияние ее все-таки сказывается на духовном мире героя? С одной стороны, нарочитая объединенность сюжета, отсутствие ярких событий в «Казаках» говорит о том, что не внешние события, а внутренние искания заставляли Оленина измениться, а с другой – писатель явно дает нам понять, что напряженность жизни на Кавказе косвенно влияет на внутренний мир героя; условия Кавказа, война с горцами настолько действуют на него, что, как под прессом, формирование убеждений происходит намного интенсивнее, чем в обычных мирных условиях. Мысль о том, что он живет «по соседству» со смертью, бесспорно влияет на весь внутренний и духовный мир Оленина.

За один год (1852) Оленин словно перерождается: из столичного франта он становится человеком, близким к убеждениям автора. Меняться так, как Оленин, значит изменять своему сословию, идеологическим устоям… Речь идет о какой-то внутренней революции героя.

Современники не заметили обновления Оленина. «Казаков» я читал, – писал И. Тургенев А. Фету в апреле 1863 г., – и пришел от них в восторг (В. Боткин тоже). Одно лицо Оленина портит общее великолепное впечатление. Для контраста цивилизации с первобытно нетронутой природой не было никакой нужды снова вводить это возящееся с самим собою, скучное и болезненное существо».[108]

Такая отрицательная оценка Тургеневым характера Оленина была совершенно закономерной. Дело здесь заключается в различном понимании двумя художниками принципов психологизма.

В своей рецензии на сочинения Л. Толстого Н.Г. Чернышевский дает краткое описание метода психологического анализа И. Тургенева. В частности, он отмечает, что Тургенева «особенно привлекают положительным или отрицательным образом относящиеся к тому, что называется поэзиею жизни, и к вопросу о гуманности».[109] Тургенева, по мнению критика, в анализе внутренней жизни человека не столько привлекал сам психологический процесс (как, например, в случае с Л. Толстым, Ф. Достоевским, А. Островским, М. Салтыковым-Щедриным), сколько «влияние общественных отношений и житейских столкновений на характеры»[110] в их эстетическом преломлении.