Городок аттракционов находился в парке, начинавшемся прямо за его домом, и Вадик обладал огромным преимуществом перед своими сверстниками, чьи родители поселились не так удачно, — он мог приходить в парк один. В тот день он потратил пятерку из своих карманных денег — то есть просадил все. По правде говоря, удовольствие стоило того, чтобы разориться. У него была обширная программа: качели, «американские горки», три порции мороженого, тир (в котором ему не дали пострелять, но разрешили смотреть и даже взобраться для этого на табуретку), салон игровых автоматов, жвачка «турбо» с изображением нового «фольксвагена» на вкладыше, «чертово колесо» (он коварно пристроился к какой-то семейной паре, выгуливавшей своих отвратительных дочерей-двойняшек — одна из них сильно ущипнула его, когда кабина всплыла на самый верх, а другая показала язык с белыми пупырышками). В завершение того удачного дня Вадик встретил девочку Леночку, гулявшую в парке с мамой.

Слушая сюсюканье ее мамы, он с трудом дождался того момента, когда оказался с Леночкой наедине. Месяц назад он расстался с ней в павильоне детского сада. Месяц — целая вечность, если вам пять лет. И в то же время это не та вечность, от которой начинает ныть сердце у взрослого человека…

Предложение сыграть в бадминтон последовало вскоре. Ему чертовски понравилась эта игра, хоть и не удавалось удержать волан в воздухе дольше пяти-шести секунд.

Все самое лучшее в его жизни произошло под покровом густой летней зелени — там, куда они залезли, разыскивая волан. При этом оба не выпускали из рук стаканчики с чудесным апельсиновым пломбиром…

Волан долго не находился. Девочка уже начала страдать и готова была расплакаться от досады, когда он сунул руку в заросли крапивы, не думая о последствиях.

Вместо ожидаемого ожога, он испытал только легкую щекотку. Жжение возникло намного позже. Зато волан оказался в его пальцах. Самое прекрасное, что он увидел, это сияние серых глаз, на которых уже выступили слезы. В качестве награды он получил поцелуй с ароматом апельсинового пломбира — холод по краям и что-то теплое и удивительно мягкое в середине… До сих пор на щеке будто сидела стрекоза с трепещущими крылышками…

Он вошел в свой подъезд в настроении, которое приближалось к эйфории. Дома его поджидал новый картридж (папа неизменно покупал ему новые картриджи для игровой приставки каждое первое воскресенье месяца, и Вадик не видел причины, почему этого не должно случиться сегодня). Кроме того, он предвкушал пирожное после ужина и продолжение «Затерянных во времени» по телевизору. Да, это был великолепный во всех отношениях и почти бесконечный вечер! Если только не принимать во внимание Генку Пивоварова, поджидавшего Вадика на лестнице.

В подъезде не было лифта, но Вадик никогда и не пытался убежать от маленьких детских неприятностей. На этот раз Пивовар был один, зато явно настроился отомстить за свои распухшие шарики. С липких белесых волосиков, как всегда, стекали струйки пота. По иронии судьбы от него тоже несло апельсинами и химическим запашком жвачки «Hot lips». Но эти ароматы были не в состоянии заглушить его ЕСТЕСТВЕННУЮ вонь. Запах возбуждения, страха и… смерти. Легкий сквознячок все из той же дыры.

Вадик не задался вопросом, откуда ему известны такие интимные подробности про смерть. Это было бы пустой тратой времени. Толстяк стоял на лестничной площадке и готовился воспользоваться своей удобной позицией. Его кеды находились на уровне лица Вадика. На футболке, обтягивавшей рыхлое тело, было написано «Славянский базар — 98».

— Теперь я буду учить! — заявил Генка, позаимствовав эту фразу у Чака Норриса. Для своей комплекции он двигался довольно быстро. Во всяком случае, Вадик не успел уклониться, когда кед врезался ему в ухо, и, как следствие, произошло столкновение головы с крашеной стеной.

Вспышка боли была мгновенной, а потом — только гул и звенящая пустота, в которой обрывки мыслей носились хаотически, словно стайка вспугнутых летучих мышей под сводами заброшенной колокольни. Тем не менее взгляд Вадика был прикован к Генкиному туловищу — упитанному и даже жирному туловищу, четко выделявшемуся на фоне окна. Этот силуэт внушал уважение своими размерами. И еще надежду.

— Стой! — сказал Вадик, подняв руку.

Генка расплылся в улыбке, выпустив на волю несколько пузырьков слюны. Он наслаждался мгновениями торжества, но ошибался, думая, что враг запросил пощады.

Вадик плохо соображал, однако в его действиях была какая-то запрограммированность. Он продолжал подниматься по лестнице, не защищаясь. Толстяку все равно показалось мало. Он еще раз ударил ногой, стараясь попасть Вадику в пах, но попал в живот.

На этот раз боль была жуткой, скручивающей, опустошающей окончательно. Вадик сложился пополам и ткнулся лбом в перила. Об апельсиновом поцелуе он уже не вспоминал. День мгновенно превратился в самый гнусный в его жизни.

— Вот так, маленький говнюк, — важно сказал Пивовар. — И это только начало!

Через несколько секунд Вадик осознал, что толстяк упражняет на его темени свои пальцы. Он с трудом разогнулся и прохрипел:

— Подожди! Не надо…

— Ты не понял, сука. Теперь я буду учить тебя каждый день.

— Согласен… — прошептал Вадик слабеющим голосом. — Согласен… меняться…

Толстозадый сразу просек, о чем идет речь. Когда дело пахло выгодой, он соображал мгновенно.

Генка прервал экзекуцию. В глазах у него появилось новое чувство. Вадик не знал, что у взрослых оно называется вожделением. Собственно, толстяк невзлюбил его именно после того случая, когда он наотрез отказался обменять свой роскошный каталог, содержащий ВСЕ серийные модели автомобилей выпуска 1988–1998 годов, на Генкину жалкую имитацию кольта-«коммандера». Впрочем, если честно, кольт тоже был неплох, но альбом можно было рассматривать ЧАСАМИ.

— Я сейчас вынесу, — пообещал Вадик.

— Не вздумай позвать папашу или мамашу, — предупредил Пивовар. — Поймаю во дворе — убью.

Вадик не собирался звать папашу или мамашу. У него даже в мыслях такого не было. Родители не имели к этому ни малейшего отношения. Но и расставаться с каталогом он тоже не собирался.

— Я жду, — сказал Генка. — И бабки принеси. Что-то я проголодался. Не выйдешь — лучше живи дома.

Вадик покивал и стал подниматься к своей двери. По пути он постепенно приходил в себя, хотя сначала каждый шаг резью отдавался в животе. Левое ухо распухло и слегка зудело, будто по нему прогуливались два десятка мух одновременно. Вадик потрогал его, поднес пальцы к глазам и с облегчением увидел, что на них нет крови.

Остановившись перед дверью своей квартиры, он заправил майку в джинсы и отряхнул с нее пыльный след подошвы. Потом оглянулся — Генка наблюдал за ним снизу, мерзко ухмыляясь.

— Запомни, сопляк: лучше тебе не жаловаться! — произнес блондин. Вадик не сомневался, что Пивовар может превратить его дворовую жизнь в ад и сделает это с радостью.

Вадик постучал в дверь кулаком. До звонка он пока не доставал и не будет доставать еще лет семь.