— Не хочу ни на минуту отпускать своих девочек, — признаюсь дрожащим голосом, все же ставя ее на пол, а потом вспоминаю, что она обещала от меня уйти, хотела свободы и просила ее не держать. — Или ты еще хочешь от меня уйти?

Спрашиваю, хотя боюсь, что умру снова от ее ответа.

— Я хочу быть свободной, — говорит она, глядя мне в глаза, — но по-настоящему я свободна с тобой, когда просто доверяю тебе, свободная от предрассудков, от установок, от чужого мира, потому что я… люблю тебя.

Она говорит мне это, глядя прямо в глаза, и у меня почти подкашиваются ноги. Я бы обнял ее, прижал бы к себе, но боюсь даже таких резких движений — слишком большой живот между нами, да и она кажется мне такой хрупкой, что я боюсь даже дышать рядом с ней, но все равно целую, прикасаясь едва к ее губам, а она сама тянется за поцелуем, как никогда жадная и безумная, но тут же вздрагивает, хватаясь за живот.

— Марта? — спрашиваю я.

— Переволновалась, но оно и неудивительно, — говорит Мать, хватая ее под локоть. — Забирай своих дружков и оставь нас одних.

Я растерянно смотрю на Марту, которая кривится от боли, и до меня не доходит, совсем ничего не доходит.

— Бесандер, она рожает! — строго говорит Мать, почти кричит на меня. — Сделай нам теплой воды и нормальную кровать с чистыми пеленками и уходи отсюда.

— Как рожает? — как дурак, спрашиваю я, но тут снова вмешивается Крис.

— Спайк, наколдуй, а этого я сам выведу.

Он меня просто выводит, а до меня только начинает доходить, что это правда реально. Марта тут, со мной. Я жив. Этот мир жив, а на свет именно тут, в храме, вот-вот появятся мои дочери.

— Разве могу я сейчас уйти? — спрашиваю я у Криса совсем ошалело.

— Учитывая, что ты сейчас можешь только мешать — обязан! — строго говорит он и буквально выталкивает меня за дверь, ждать, мучительно ждать и сходить с ума, пока в темноту разноцветных звезд нашего мира из глубин храма не сорвется детский крик.

*Марта*

Рожать при Матери, при богине Бессмертона, оказалось совсем не страшно. Долго только, немного трудно, но совсем не больно.

Я, конечно, готовилась к родам. Ходила в школу для будущих мам, училась правильно дышать, читала как проходят нормальные роды, но врачи говорили, что меня ждет кесарево, потому что двойня, потому что так безопасней, поэтому я очень сильно испугалась, когда ощутила схватки — сильную тягучую боль, спазмом захватывающую весь живот, но она сразу взяла меня за руки и успокоила, выгнала парней и осталась со мной.

— Пока просто дыши, — говорила она, держа меня за руку.

Она рассказывала мне истории про этот мир, про то каким он был, каким он стал, каким он может быть, и ее голос так расслаблял, что я совсем расслабилась, доверилась ей. И если мне и было больно, но эта боль была явной мелочью, похожей скорее на напряжение, чем на реальное мучение.

— Ты молодец, — говорила мне она, когда первая девочка появилась на свет. — Еще немного.

А потом появилась вторая, и я мечтала только о том, чтобы поскорее взять их в руки — моих маленьких крох, совсем одинаковых. Глазки голубые. На макушке коротенькие волосочки — очень тоненькие, светлые, непонятного оттенка.

— Они будут рыженькими, как ты, — с улыбкой сообщила мне Мать.

И почему я вообще на нее злилась и ревновала.

— Надо позвать Беса, — сказала я, глядя то на одну девочку, то на другую.

— Не надо звать, он сам знает, что они уже родились, просто мнется под дверью, когда решится — зайдет, а пока стесняется и боится.

— Бес-то? Мой Бес? Не верю, — с улыбкой сказала я.

Ну правда, я видела его только смелым и решительным. Видела способным на все, да и истории Матери сплошь рассказывали о том, какими были смелыми он и его предки, а еще как он заботился об этом мире, когда мы были порознь.

— Зря. Рядом с тобой он очень слаб и не уверен, уязвим, потому что ты для него самое страшное оружие. Для тебя он станет самым сильным. Для тебя он сделает невозможное, но ты для него хуже этого лезвия, опасней даже ножа.

Она сделала жест рукой, и из фонтана, из ледяной воды к ней в руку прилетело лезвие того самого ножа — кривое и расплавленное.

— Он расплавил нож в собственной груди, опалил им сердце, только чтобы спасти тебя, но едва не умер, только потому что ты усомнилась в его любви, понимаешь? — спросила она.

Я только сглотнула, внезапно осознавая это по-настоящему.

— Принадлежать демону, принадлежать Бесандеру — это значит держать его жизнь в своих руках, теперь уже буквально. Стоит тебе снять кольцо и он умрет, потому что он уже один раз умирал, и связь его с телом крайне слаба, понимаешь?

Я снова кивнула.

— Вижу, что понимаешь, тогда держи это на память.

Она протянула мне осколок ножа, который внезапно превратился в ее ладони в маленький амулет в форме извитого, расплавленного лезвия с разводами, похожими на свежую кровь.

— Чтобы не забывала, что его жизнь в твоих руках.

Я молчала, только кивала, позволяя надеть цепочку мне на шею, сама только придерживала наших девочек и внезапно замечала, что у них есть очень явное, броское отличие.

— Да, есть, но для этого нам нужен их папа. Бесандер, хватит мяться под дверью, я уже почти разочарована! — громко и с легкой насмешкой позвала она.

— Я просто боюсь вам помешать, — признается он и выходит из темноты.

Майку с дырой на груди он снял, но другого наряда искать не стал, наверно потому что пытался поверить, что он жив. На месте раны у него теперь был едва уловимый шрам, и, как только он подошел, я коснулась этой тонкой полоски.

— Люблю тебя, и они тебя очень любят, — сказала я ему, проводя кончиками пальцев по тонкому шраму.

Девочки согласно подают голос, и он улыбается.

— Можно? — очень робко спрашивает, глядя то на меня, то на Мать, действительно совсем ни в чем неуверенный.

— Ты отец, тебе решать, можно ли тебе их трогать, — хмыкнула Мать, и я тоже улыбнулась — все же зря я злилась на нее. Это прекрасная женщина, без которой я бы точно не стала ему хорошей женой.

Я смотрю ей в глаза и понимаю, что она ждала, чтобы я созрела, чтобы я всем сердцем его приняла, если бы она знала, что я его люблю вот так, как оно есть, и давно уже не сомневаюсь, она бы принесла меня сюда давно, только бы вот так нелепо и ласково пытаться его задеть и улыбаться как сейчас от его осторожности.

— Просто они такие маленькие, такие… хрупкие, — шептал Бес, но все равно брал одну из девочек на руки.

Она сразу шлепала маленьким ротиком, кривилась, потревоженная, но не плакала.

— Эйвара, — сказала внезапно Мать, буквально представляя нам нашу девочку. — Можете назвать ее в своем мире просто Ева.