– Если верить словам службы разведки, вы не станете со мной разговаривать. Но я все же попытаюсь.

Федор Ларинов исподлобья посмотрел на него. Снег на голом темени растаял, оставив мокрые струйки на седых волосах.

– И они абсолютно правы в этом.

– Вы не позволите себе поддаться очарованию старого шпионского трюка?

Русский снял очки с носа. Достал тряпочку из внутреннего кармана и подул на очки, отчего они запотели.

– Это официальное дело? – спросил он и посмотрел на Якоба.

Фредрик притянул к себе сына.

– Ты должен поздороваться, парень.

Якоб робко протянул руку, и Ларинов решительно взял ее.

– Мой сын – талантливый альтист. Он будет играть на рождественском концерте для премьер-министра.

– Папа… – застонал Якоб. Но русский не отпустил его руки.

– Поздравляю. Должно быть, это большая честь.

– Будет Брамс, правильно, Якоб? – Фредрик чувствовал, что все идет по его плану.

– Равель, – поправил Якоб, явно смущенный.

– Какое произведение? – спросил атташе.

– Pavane Pour Une Infante Defunte[31]. Мы, студенты, играем каждый свою вещь, под аккомпанемент выпускников академии, где я учусь.

Якоб выглядел так, словно не знал, раздраженно ли ему смотреть на отца или удивленно на русского дипломата, поэтому попробовал изобразить нечто среднее.

Ларинов отпустил его руку и продолжил протирать очки.

– Как вам Pavane?

– Ну… – начал Якоб.

Фредрик толкнул его в спину и решительно кивнул, строго взглянув на него. Ты можешь лучше, чем это.

– Хрупкая вещь. Прямо как сама жизнь, – попробовал Якоб. – Я думаю, это красивое, гармоничное и полное радости произведение. Но в то же время бесконечно грустное.

Якоб посмотрел на отца. Хорошо.

Ларинов коротко усмехнулся и снова надел очки. Задрав подбородок, посмотрел Фредрику прямо в глаза.

– Я терпеть не могу Pavane. Оно звучит слишком величаво для старого циника. Лишено нюансов.

Он бросил быстрый взгляд на Якоба, и тот тут же сник.

– Это мой партнер, с которым я играю, предложил… – попытался он оправдаться.

Русский покачал головой и дружелюбно улыбнулся.

– Но я согласен, что вещь красивая.

Он сложил руки на груди.

– А вот вам нюансов не занимать, – сказал он Фредрику. – Я так понимаю, вы меня обманом заманили сюда. Даю вам две минуты.

Фредрик собрался было начать, но Ларинов протянул руку.

– Сначала билет, пожалуйста.

Послав Якоба купить напитки, Фредрик отвел Ларинова к окну, выходящему на освещенную площадь. Трескучий мороз отступал, и хрупкие снежинки лениво падали на город.

– Я расследую убийство Леонида Гусева, – сказал Фредрик. – Полагаю, вы знаете, что его убили здесь, в Осло.

– Говорят, ударом ледоруба по голове?

– Преступник пытался и меня прикончить этим ледорубом. Сильный черт.

– Льва Троцкого убили ледорубом. Агенты Сталина, очевидно, – сказал атташе с загадочной улыбкой. – Думаете, мы стоим за этим?

– Такая мысль приходила мне в голову, – ответил Фредрик. – Это так?

Ларинов погладил бороду и прыснул.

– Если бы мы охотились за всеми бывшими офицерами, разъезжающими по Западу и рассказывающими небылицы, то у нас не было бы времени на другую работу. Гусев покинул Северный флот более десяти лет назад. То, что он мог рассказать, ваша разведка уже давно знает. Он не был никакой важной персоной.

Русский тактично ткнул пальцем в часы.

– Педер Расмуссен, – быстро сказал Фредрик. – Он работал в фармацевтической компании в России, восемь-десять лет назад. Вам знакомо это имя?

Ларинов покачал головой.

– Нет. И теперь я ухожу.

Фредрик засунул руку в карман пуховика.

– Я только хочу отдать вам вот это.

– Что это?

Ларинов посмотрел на фотографии, которые дал ему Фредрик.

– Заозерская школа номер 289?

– Это, – сказал Фредрик, указав на фото девочки за партой, – мы нашли дома у норвежского гражданина Акселя Тране. Вот этот снимок… – он переместил палец, – … фотография класса, где вы узнаете ту же девочку, мы нашли дома у Гусева. Наши люди говорят, что фото сделаны в Советском Союзе, примерно в конце восьмидесятых. Кто эта девочка?

Федор Ларинов ничего не сказал. Но он открыл дипломат и убрал туда фотографии.

– Позвольте мне задать вопрос. Откуда вы знали, что я приду?

– Разве русский за границей откажется от вечера Прокофьева?

Ларинов издал прохладный смешок.

Как только Фредрик увидел, как Якоб с двумя бутылками минералки в руках пробирается через толпу, у него зазвонил телефон. Следователь махнул рукой, показал на Ларинова и изобразил движение, как будто пьет.

На дисплее – имя Кафы. Он глубоко сглотнул, отошел и первым начал разговор.

– Привет. Я должен изви…

– Каин звонил.

– Что?

– Он хотел поговорить со следователями, которые были дома у Лин.

– Как он узнал, что мы были у Лин?

– Понятия не имею, Фредрик. Может, поговорил с соседкой. Может, следил за квартирой. Он сказал, что только что видел Лин и что она в опасности. Сказал, что знает – мы ищем врача. Утверждает, что у него есть что-то, что изменит все.

– Врача? Агнес Усе?

– Не знаю.

– Или он имел в виду Расмуссена? – продолжил Фредрик. – Он же фармацевт. Может быть, он говорил о Расмуссене?

– Фредрик, я не знаю.

– Изменит все? Что все? Что он сказал?

Фырканье Кафы явно говорило, что она больше не хочет слушать вопросы, на которые у нее нет ответа.

– Он хочет, чтобы мы приехали одни. На стройку в Серенга.

– Когда?

– Сказал, что времени в обрез.

– Как он тебе показался по голосу?

Кафа чуть подумала.

– Адекватным. По голосу он казался адекватным.

Фредрик быстро подошел к Якобу. Сын, судя по всему, нашел общий язык с атташе. Протянул Якобу лежавшие в кармане купюры.

– Мне нужно работать. Купи что-нибудь вкусное в антракте и возьми такси домой после. Ладно?