Говорить – это, конечно, неправильное слово в контексте нашего общения.

Я не слышу бабушкиного голоса.

Каждое ее слово мгновенно превращается в мои собственные мысли, попадает мне прямо в сердце, прямо в душу.

Я только немного привыкла к этому странному монологу – и его темп становится все быстрее и быстрее.

Начинает казаться: моя любимая бабуля, умершая много лет назад, стремится сказать мне как можно больше.

«…вся эта нечисть вокруг тебя собралась. Ты мешаешь ей свои дела творить, Бога обижать. Тебя Господь выбрал, чтобы ты сильнее стала, чтобы поняла все, и об этом мире, где живые, и о том, где мертвые находятся. Ты как маяк, и воронье налетело. На себя смотри, на ангелов своих – и зло отступит, и…»

Бабушкина «речь» прерывается внезапно.

Небо резко темнеет, начинает дуть сильный холодный ветер.

Рядом со мной нет больше бабушки.

На том месте, где она находилась, ветер закручивает вихрь из песка, каких-то фантиков и бумажек.

Цепкие ледяные пальцы впиваются в мое плечо.

Черные пыльные автомобильные шины.

Мне надо к ним, туда, вперед.

Лечу навстречу колесам, притягивающим, как магнит.

«Смотри на ангелов – зло отступит…»

Но я не вижу ангелов.

Их нет!

Есть только холодные проклятые пальцы, есть только дыхание приближающейся смерти.

Ангел, ангелы! Хранители – так охраняйте, слышите меня, вы слышите меня?!

И они – какое счастье, чудо! – они меня действительно вдруг начинают слышать.

Больше нет никаких ледяных пальцев, впившихся в мое тело.

Я вижу яркий белый ослепительный свет.

В нем будет безопасно.

Кажется, это последняя мысль, промелькнувшая в моей голове.

И мир уже выключен…

* * *

– Гражданка Романенко, вы убили Марию Гладышеву?

– Да.

– И Евсению Аржинт?

– Да.

– Но зачем?

Катя мотнула головой и прохрипела:

– Сначала таблетки. Верни мне мои таблетки!

В голубых глазах следователя, похоже, промелькнуло сочувствие:

– Глупая, не надо. Тебе со мной общаться еще долго, тебе находиться тут долго. Отвыкать все равно придется… Знаешь, я давно тебя подозревал. Когда опера выяснили, что гражданку Гладышеву отравили вип-инсектицидом, который использовался в доме твоего отца, то решил: мое дело плохо. Думал, олигарх Романенко покажет мне кузькину мать – быстро надавит на начальство, дело прикроет. А он – мужик совсем другого плана. Я так думаю, нечего тебе рассчитывать ни на освобождение под залог, ни на доставку наркоты в камеру. Нормальный он мужик. Я по лицу его понял – он переживает за тебя сильно, но считает, что все должно быть по-честному. Жаль, что все это с тобой случилось. Но за свои поступки надо отвечать.

– Нормальный? Этот урод – нормальный?! По-честному? Да что ты знаешь о честности!

Катю затрясло от ненависти. На глазах выступили слезы, и стало трудно дышать. Так всегда было, когда она пыталась доказать папашке, этому козлиному уроду Владиславу Романенко, что он дурак полный и ничего в жизни не понимает…

…Маминых черт в памяти нет и никогда не было.

Какие-то женские лица, постоянно меняющиеся, склоняются над кроваткой – но уже тогда возникает совершенно четкое понимание: неправильные это лица, не те. Они холодные, с фальшивыми улыбками. В них нет самого важного, самого теплого.

Детство начинается с фальшиво-скорбного голоса папашки, вешающего на уши лапшу журналистам:

– К сожалению, мать моей дочери трагически погибла. Мы очень любили друг друга. И скоро поняли, что у нас появится ребенок. Думали после рождения девочки устроить красивую свадьбу – но этим планам было не суждено осуществиться.

Отец всегда сюсюкал с журналистами.

И они охотно ему подыгрывали, ездили в гости, жрали от пуза и получали дорогие подарки – а потом все равно раскапывали про отца такое…

«У Владислава Романенко дочь от проститутки. Мать девочки покончила с собой».

Это еще самые мягкие заголовки, появившиеся в газетах.

Зная отца, несложно предположить, что произошло тогда, много лет назад.

Узнав, что будет ребенок, он, наверное, настаивал на аборте. Но что-то не сложилось, и вот все-таки появляется дочь.

Что ж, это можно использовать. В конце концов, наличие ребенка положительно влияет на имидж, привлекает симпатии электората (пару раз отцу приходила в голову блажь стать депутатом Госдумы).

Ребенок – привлекает, жена-проститутка – нет.

У Владислава Романенко склонности церемониться с кем-либо не было. Он просто вычеркнул маму из жизни дочери! Так же равнодушно, как подписывал рядовые документы. Ему было все равно – а вот мамочка, наверное, не пережила…

– Почему ты молчал, почему я узнаю об этом в школе от подружек?! – Катя просто захлебывалась от слез. – Ты обманул меня! Говоришь – надо поступать правильно, быть честным, а сам? Сам? Что ты сделал с мамой?

Он, даже не пытаясь утешить дочь, пожимает плечами:

– Честно говоря, я особо не интересовался ее жизнью. Мы с ней договорились, что за определенную сумму – не очень большую, кстати, – она забудет о своем ребенке. Ну а что там с ней случилось – понятия не имею. При ее профессии всякое могло произойти. Журналисты написали – повесилась. Значит, повесилась. Да, я не хотел делить с ней свою жизнь. Она была человеком не нашего круга. Она ничего не могла дать тебе как мать. Чему она научила бы тебя? Азам древнейшей профессии?

Жестокий…

Какой же он жесткий, безжалостный.

И этот урод – ее отец…

Из Кати рвется отчаянный крик:

– Проститутка? Моя мама? Я не верю! Как же ты, такой правильный, пользовался ее услугами?!

– А я не знал, что она проститутка. Она давно меня приметила. Говорила, все пыталась познакомиться, то в магазине, то в спортзале – а я не велся. Тогда она под машину мне бросилась. Я с парковки выезжал, задом сдавал, глянул – чисто все. И вдруг удар… В больницу ехать не понадобилось. От радости, что не задавил человека и все обошлось, в ресторан девушку пригласил. Потом ко мне домой поехали… Она сказала вообще-то, что педагог, только по специальности не работает. В общем – и не соврала фактически… Кать, ты прости, что я тебя в такие подробности посвящаю. Ты ребенок еще, хоть выросла, как каланча. Но ты пойми – твоя мать подсыпала мне какую-то дрянь в вино. Я отрубился и ничего не помню – что она там со мной делала, как именно добилась… Утром ее уже не было. Голова раскалывалась. Конечно, все произошедшее характеризует меня не лучшим образом. Вообще-то я не сторонник таких отношений. Но у меня было чувство вины, я выпил вино то ли с клофелином, то ли со снотворным… В общем, я забыл об этой интрижке. Через пару месяцев звонок – беременна… Твоя мать тогда мне во всем призналась: что специально под машину мою бросилась, что сделала все для того, чтобы забеременеть. Она квартиру хотела, я ей ее купил. Денег у меня тогда еще немного крутилось – но и цены на недвижимость были совсем другими… Получила свою квартиру и пропала. С тобой общаться не рвалась. Меня удивляло: мать, родной ребенок все-таки. Но нет – никакого интереса. А то, что с собой покончила, – я не верю, не тот характер. Может, еще кого подловить захотела, девушкой она красивой была. Но сорвалось, и вопрос навсегда закрыли…