в подобных посланиях укор, поскольку там запрашиваются сведения, которые должны были уже наличествовать. Нетерпеливо вскрыв конверт, мистер Батчел увидел, что был прав: в письме содержался официальный запрос фамилии и оценок соискателя под номером 1004; за завтраком он удивлялся, как мог не отослать бумаги. Едва выйдя из-за стола, он отыскал работу соискателя под номером 1004. Это оказалась некая Лубриетта Родриа, о которой он, разумеется, ничего не слышал; против каждого ответа стояла оценка. Он не понимал, чем вызван особый интерес к этой работе.

Мистер Батчел взял бумаги, встал спиной к огню и, покуривая трубку, которой всегда завершался его завтрак, вновь их просмотрел. Тут перед ним возникла загадка еще более сложная. Оценки были не его. Вместо собственной скорописи, едва ли понятной для посторонних, он увидел аккуратно выписанные цифры; на верхнем листе, под первым ответом, стояла оценка выше максимальной, допустимой за этот вопрос.

Мистер Батчел положил трубку и сел за стол. Он не знал, что и думать. Просмотрев остальные листы номера 1004, он убедился, что прочие оценки выставлены наподобие первой и их сумма в два раза больше максимальной. «Черт меня побери, – сказал мистер Батчел, используя выражение бессмысленное, однако широко распространенное, – что еще за шутки? И как я мог такое пропустить?» Однако требовалось послать секретарю в Кембридж правильные оценки, и мистер Батчел углубился в ответы номера 1004.

Вскоре обнаружилось, что он уже читал эту работу; мистер Батчел все больше недоумевал. Надо сказать, над этим материалом ему пришлось поразмыслить, причем по причине весьма необычной. От одного своего приятеля, гражданского чиновника в Индии, он знал, что честолюбивые индийцы и сингалы[234] нередко с преувеличенным почтением относятся к европейскому образованию; бывало, молодые люди с большими амбициями грозили отказаться от брака, если невеста не выдержит кембриджский экзамен. Мистеру Батчелу неспокойно было сознавать, что своим синим карандашом он не только отмечает ошибки, но и, быть может, перечеркивает чьи-то помолвки; когда он это понял, он стал особенно осторожен, оценивая экзаменационные работы юных леди с Востока. Просматривая в прошлый раз ответы Лубриетты Родриа, он сразу об этом подумал. Мистеру Батчелу хорошо запомнился ответ, от которого зависела судьба экзамена. Вопрос относился к логике, аргументация следовала путаная и неубедительная, однако к ней был присоединен правильный вывод; наткнулась ли соискательница на удачную догадку или прибегла к нечестному приему – так или иначе, мистер Батчел, по своему обыкновению, на время воздержался от оценки. Сомневаться здесь не приходилось, но мистер Батчел прочитал ответы до конца и, не обнаружив других промахов, вернулся к решающему вопросу, вообразил себе приличного жениха, ожидающего результатов экзамена, немного поколебался и поспешно проставил на бумаге минус, дабы не поддаться соблазну возместить своим милосердием недостаток логики у соискательницы и не добавить незаслуженные три балла, которых недоставало для успеха.

Теперь же, читая ответ во второй раз, мистер Батчел тем паче ощущал жалость и тревогу – на полях экзаменационной работы номера 1004 ему упорно чудился образ юной дамы с сапфировым кольцом. Она не выходила у него из мыслей. Что, если Лубриетта Родриа на нее похожа? А так ли важна аргументация номера 1004? Всем известно, что у юных дам хромают аргументы, зато выводы – на высоте! В конце концов, вывод сделан правильный, а разве правильный вывод не должен влиять на оценку? Еще порассуждав в том же духе, мистер Батчел пренебрег тем, что диктовал ему разум, и добавил соискательнице недостающие три балла.

«От эдакой проверки до жульничества – один шаг, – заметил себе мистер Батчел, когда заносил оценку в формуляр и опускал его в конверт, – но на сей раз тысяча четвертый номер пройдет». Он поместил в конверт также и записку с вопросом, почему вдруг снова потребовались оценки, когда они, несомненно, уже были отосланы куда следует. Назавтра он получил лаконичный официальный ответ: оценки превосходили допустимый максимум, следовательно, произошла какая-то ошибка.

Удивительное совпадение, подумал мистер Батчел.

Но еще удивительней было событие, за этим последовавшее. Не в привычках мистера Батчела было задерживать официальные бумаги, и он вышел на улицу – отправить конверт. Почтовая контора находилась в нескольких шагах от его дома: не прошло и пяти минут, как он вернулся к себе в кабинет. Первым, что бросилось ему в глаза, было красивое сапфировое кольцо – оно лежало на бумагах номера 1004, которые так и остались на столе.

Мистер Батчел тотчас же узнал кольцо. «Что это попахивает жульничеством, я понимал, но чтобы до такой степени?»

Он взял кольцо и стал рассматривать. По виду оно было очень дорогим: большой яркий камень, оправа тонкой работы. «И что же мне с ним делать?» – спросил себя мистер Батчел.

Ближайший к Стоунграунду ювелир был торговцем старой школы, знающим и опытным. Он состоял в местном естественно-историческом обществе, благодаря чему был близко знаком мистеру Батчелу. К этому самому ювелиру мистер Батчел и отнес кольцо – спросить его мнения.

– Я дам за него сорок фунтов, – сказал ювелир.

Мистер Батчел ответил, что кольцо ему не принадлежит.

– Где оно изготовлено? – спросил он. – В Англии?

Ювелир не сомневался, что в Индии.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен. Похожее, только с другим камнем, привез из Пуны мистер Акройд; в прошлом году он давал мне свое кольцо в починку.

Сведения вполне – и даже более чем – удовлетворили мистера Батчела. Он попросил у своего приятеля-ювелира подходящий футляр и через час отослал кольцо по почте в Европейский колледж в Пуне для мисс Лубриетты Родриа. Одновременно он написал письмо леди-ректору; содержание ее ответа приведено в начале нашего рассказа.

После этого у мистера Батчела отлегло от сердца. Он, согласно его собственному выражению, истолковал в пользу Лубриетты Родриа сомнительный ответ, однако не дал повода думать, будто его подкупили.

Оставшиеся работы мистер Батчел оценил с неподкупной объективностью. Некоторые он от сугубого рвения прочитал по два раза, но чистая совесть послужила ему наградой за избыточный труд. Последняя оценка была выставлена в назначенный срок, вскоре мистер Батчел получил чек и был рад тому, что история пришла к концу.

Мистер Батчел имел все основания полагать, что, пока домочадцы и медики пытались привести Лубриетту в чувство, ее в Индии не было. Однако друзья его по большей части придерживались весьма ограниченных воззрений на человеческую природу и ее возможности, поэтому он долгое время молчал о том, что пережил. Имелись и личные причины для того, чтобы не обсуждать этот случай. Читатель уже знает, на каких условиях был опубликован данный рассказ.

Остается, однако,