Со слушателями у Мишки в последнее время дела обстояли совсем плохо. И с хвалебными рецензиями тоже. «Мелкотемье, пустое умничанье, уход от гражданской позиции в сторону жалких любовных виршей» – вот какими словами они пестрели. Даже Римма Казакова его не хвалила! И вообще – она уехала в Москву, там уж точно есть кого хвалить!

А Мишку Герасимова в хабаровском отделении Союза писателей обещали послать в столицу на курсы молодых литераторов, но потом почему-то передумали и послали туда этого наглеца Кольку Нахалова… Вот кому фамилия подходит, как пиджак, сшитый на заказ!

Мишка, конечно, всем говорил, что сам отказался ехать на курсы. Мол, Москва хоть и столица, но все-таки город дураков.

Он и в самом деле так думал. В Москве Мишку вообще не понимали. Когда он читал стихи, народ или ржал, или свистел. А какая разница между ним и каким-нибудь там Евтушенко? Да никакой! Все говорят: «Пиши о том, что знаешь! Не уходи в лирику!» А что он знает? Колонию да завод Орджоникидзе, на котором работал? Кому это интересно? То ли дело лирика, то ли дело любовь… Любовь к Женьке! Вот он и писал об этом. Но никто его не понимал… Хоть Мишка и хвастался интервью с каким-то журналистом из ГДР, но ведь опубликованным этого интервью никто не видел! С другой стороны, где его было увидеть? Может, оно и вышло в Берлине в газете «Морген», как обещал корреспондент, но в Хабаровске этой газеты было и днем с огнем не найти. Конечно, если бы Мишка оставил свой адрес журналисту, тот, очень возможно, прислал бы ему номер или даже два, но Мишка адреса не оставил – сбежал.

Сбежал он по двум причинам.

Во-первых, ему было невыносимо жаль возвращать «Паркер». Не смог выпустить из рук это золотое перышко, какого в Хабаровске не было ни у кого, даже у Николая Митрофановича Рогаля, главного редактора журнала «Дальний Восток»!

Какое наслаждение было писать «Паркером», снова и снова черкать и черкать на бумаге строчки, посвященные ей, Женьке! Правда, чернила для авторучек в Хабаровске не продавались, только для школьных чернильниц-непроливаек – в литровых бутылках или в пакетиках, чтобы их водой разводить. Эти чернила были слишком густые, комковатые, они застревали в резервуаре и в перышке, ручка то и дело переставала писать, но Мишка не уставал ее промывать, заново заправлять и снова, снова марать бумагу – все про одно и то же…

При этом Мишка сам понимал, что кропает сущую чепуху. Но не мог остановиться. Брал в руки «Паркер» – и слова так и лились на бумагу!

Ну, словом, этот «Паркер» был первой причиной, по которой Мишка Герасимов тогда дал деру от иностранного журналиста. А второй причиной была ненормальная красотка, которая пробурчала, пуская слюну:

– А ты отцу привет передай. И слушайся его, слушайся! Не то хуже будет!

Как ее звали? Люсенькой, что ли? Нет – Люсьеночкой! Люсьеночка – да таких имен даже не бывает. И все в этой молоденькой девчонке было какое-то… чего не может быть. Начиная от пугающей красоты и не менее пугающей идиотии в глазах – и заканчивая этими словами: «А ты отцу привет передай. И слушайся его, слушайся! Не то хуже будет!»

Какому отцу? Почему его надо слушаться? Почему будет хуже?!

Мишка не знал, но от воспоминаний о Люсьеночке становилось в самом деле хуже, поэтому он гнал о себя мысли и о ней, и о том, что это именно она сунула ему в руку бесценный «Паркер», который доставил ему так много прекрасных, счастливых минут.

Вот бы узнать Женькин адрес и написать ей этим «Паркером» письмо!.. Или хотя бы Сашке написать – он-то, конечно, не может не знать, где находится Женя.

Время шло, и Светка наконец уразумела, что с поэтами можно только спать, а насчет пожениться – и мечтать не стоит, и не только потому, что они жениться вообще не хотят, но и потому, что у них нет ни черта денег, а раз так, какой смысл о них мечтать?! Она вышла замуж за зубного техника, с которым уехала в Комсомольск-на-Амуре, хотя он был вдовцом с двумя детьми. Известно, что зубные техники – сааме зажиточные люди из всех врачей! А Мишка продолжал захаживать к соседке в надежде, что все-таки придет рано или поздно письмо.

Впрочем, он уже чувствовал: молчат Саша и Женя не просто так, что между ними и Тамарой Константиновной что-то произошло! Он надеялся, что соседка когда-нибудь да проболтается. А пока завоевывал ее доверие: иногда прибирался, иногда что-то готовил, дрова приносил, уголь… А то придет – печка уже натоплена, еда приготовлена. Причем еда такая, какую китаёзы любят: свинина в сладком соусе, куриные шарики, всякие простенькие димсамы, мапо тофу, китайская капуста тушеная, селедка на пару, легонькие рисовые лепешки… Откуда еда бралась, Мишка не знал, а Тамара Константиновна не говорила.

Ну и ладно, Мишка только радовался, что есть еще кто-то кроме него, кто о ней заботится. Однажды он увидел светловолосую девушку, одетую, впрочем, как самая настоящая китаёза, и понял, что это она навещает Тамару Константиновну. Мишка попытался с ней заговорить, но девушка бросилась от него по улице так, что пятки засверкали.

Тамара Константиновна, как обычно, ела очень мало – так, пощипывала что-то, и добирать остаточки пришлось Мишке. Он не возражал!

Даже в этом опустелом, полуразоренном гнезде ему было уютнее, чем в своем родном доме, где то пила, то скандалила, то обнималась со своими пьяными ухажерами мать. Тамара Константиновна хоть не пила, не ругалась!

Она просто-напросто молча и мучительно умирала.

В конце концов Мишка начал ее жалеть. Нет, ну что за идиоты эти двое, Сашка и Женька?! Неужели им трудно хоть словечко черкнуть? Нельзя же доводить человека до такого состояния!

Иногда ему казалось, что Тамара Константиновна в своем оцепенелом существовании сходит с ума. Иногда боялся, что она и в самом деле скоро умрет. И что он будет делать? Ведь тогда Женя никогда не вернется в Хабаровск!

Хотя… может быть, как раз наоборот? Может быть, если – не дай бог, конечно! – с Тамарой Константиновной что-нибудь случится, Женя и Саша как раз и вернутся домой? Получат телеграмму – и примчатся.

Например, Тамара Константиновна заболеет. И тогда они поймут, что ей нельзя оставаться одной…

Эта надежда все сильнее овладевала Мишкой. Иногда казалось, будто он слышит чей-то шепот, внедряющийся в его сознание… шепот подсказывал, советовал, уговаривал что-то сделать…

Да ну, ерунда, конечно, ничьего шепота Мишка не слышал! Просто шарики заезжали у него за ролики от раздумий, и в конце концов он догадался: да ведь можно пойти в техникум и узнать, куда распределился Сашка! А еще можно сходить в ТОЗ, где раньше работала Женя. Неужели она не поддерживает связь со старыми друзьями?