Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда, может, и мне стоит написать?
Вчера я радовалась, когда меня избавили от этого. Была слишком измученной.
— Хорошо. Тогда завтра же поедем, — кивает Берслан. — Я думал, что истории с Никой достаточно, но ошибался. Марго должны закрыть, и надолго. Пусть сидит в специализированном учреждении, лечится. Всех, кто ей помогал, тоже найдем. Например, сегодня забрали на допрос Ксению. Нашлась, наконец. Отсиживалась у подруги, но деньги закончились, пришлось вылезти из норы.
— Я до сих пор не могу поверить, что она тоже замешана.
Ужасно обидно думать, что Ксения приютила меня только потому что ей за это заплатили.
— Не понимаю, зачем столько ухищрений. Такой странный план по возвращению бывшего жениха…
— Согласен, бред полный. Марго решила напомнить о себе вот так. Типа призрак с того света. Она настолько самовлюбленная идиотка, подумала, что помчусь на ее могилу, снова буду с ума сходить от тоски. Все получилось ровно наоборот. Я понял, что это вообще не любовь была, скорее юношеские гормоны. Ты показала мне что такое настоящее, светлое чувство.
— Правда? — смотрю на него, чувствуя, как подкатывают слезы.
Мне безумно важны его слова. Их так мало. Крупицы. Я так хочу услышать…
— Я не имею привычки врать. Я влюбился тебя, Женя.
Привлекает меня к себе, сжимает в объятиях.
— Я тоже тебя люблю, — шепчу смущенно, чувствуя, как все внутри ликует.
* * *
Мама очень сильно удивлена, когда видит нас вместе, входящих в дом. Она как раз убирается в столовой после завтрака.
— Что происходит? — спрашивает сдавленно, когда видит, что Берслан не отходит от меня, стоит рядом, обнимая за талию.
— Мамочка я должна тебе объяснить. Мы встречаемся…
— Планируем официально зарегистрировать отношения, — добавляет Бес спокойным и ровным голосом, заставляя меня покраснеть до кончиков ушей.
Мама роняет тарелку, которую держала в руках. Вера Степановна охает громко, позади нее. У обеих женщин такое ошарашенное выражение лица, что мне бы, наверное, в другой ситуации показалось это забавным. Вот только сама ужасно нервничаю.
Входит Ахмад Алиевич, женщины начинают суетиться, убирать осколки.
— Нам лучше поговорить в кабинете, отец, — твердо заявляет Берслан и мужчины уходят.
Без крепкого плеча, тепла, спокойной уверенности, которые окутывали меня от одного только его присутствия рядом, сразу теряюсь, еще сильнее начинаю нервничать. Помогаю с уборкой, на что Вера Степановна смотрит недовольно.
— Ты теперь, получается, хозяйская невеста. Так что, отойди, не твоя обязанность, — укоряет ворчливо.
— Я не считаю это зазорным, — отвечаю спокойно.
— Ой, вот только избавьте меня от этих представлений, — продолжает язвить.
Я понимаю, все настолько неожиданно, что и Вера, и мама, обе в шоке. Не обижаюсь, надо быть терпеливее.
Возвращаемся в свою пристройку, на кухню. Ноги ватные, во всем теле слабость. Никак не могу прийти в норму, то ли из-за вчерашнего стресса, то ли от реакции домочадцев. А ведь еще предстоит реакция Лики, Кахира, Таисии.
— Я даже не знаю что сказать, Жень, — качает головой мама. — Я, наверное, теперь не смогу здесь работать, — произносит задумчиво.
— Конечно, хозяйкой теперь станешь, спасибо дочке, надо же как подсуетилась.
В голосе Веры Степановны отчетливо проскальзывают нотки зависти. Это очень неприятно. Неужели она не понимает, что нам с мамой нужно поговорить наедине?
— Вер, ты не против если мы вдвоем поговорим с дочерью? — мягко просит мама.
— Ой, да пожалуйста. Уже приказывать начинаете, — фыркает женщина и уходит, хлопнув дверью.
— Правда, Жень, не знаю что сказать, — мама тоже садится. Закрывает лицо руками. — Я хочу тебе только счастья, ты ведь знаешь. Честно признаюсь, мне страшно. Что если он поиграет тобой и бросит? Прости, моя хорошая. Я не наговариваю, просто очень тревожусь. Это, конечно, очень хорошая партия, твоя сестра мечтала о таком, но я все еще не могу поверить… Вы друг на друга даже не взглянули, не видела, чтобы общались. Думала, ты в университете с кем-то познакомилась. И вот как вышло…Странно так. Никак в себя не приду.
— Ты главное не переживай, мамочка. Все хорошо будет.
Подумав, прихожу к выводу, что про ребенка вот так сразу рассказывать не стоит. И так произошел эффект разорвавшейся бомбы. Торопливо набираю смс Берслану, сообщая, что мама пока не знает о малыше. Что хочу дать ей время свыкнуться пока с новостью о моем скором замужестве.
* * *
Разговор с мамой прерывает появившийся на кухне Берслан. Так странно видеть его здесь. Мама сразу начинает суетиться, смущается ужасно.
— Я помешал?
— Нет, нет, всё в порядке, — бормочет, отводит глаза.
Подхожу к нему, и сразу заключает меня в объятия.
— Тогда могу тебя украсть? — мягко касается губами моего виска.
— Да, конечно.
Заходим в особняк, поднимаемся в комнату Берслана. Снова нервничаю, охватывает нехорошее предчувствие. Вдруг Ахмад Алиевич оказался против? Отреагировал хуже, чем моя мама?
— Что сказал твой отец?
— Все хорошо. Воспринял новость о тебе с радостью. Я рассказал ему про беременность, прости. Потом уже твое сообщение увидел. Отец ничего не расскажет, я попросил его. Он понимает, что женщины более эмоциональны и для твоей мамы это может быть стрессом. Ее нужно подготовить, так и сделаем.
— Спасибо тебе огромное, за понимание, — смотрю на него с любовью. На сердце становится очень легко. — Тогда о чем ты хотел поговорить?
— Мы с отцом решили, что пока нам с тобой лучше пожить здесь. Марго могла подготовить еще какую-нибудь подставу. Пока все не уляжется, мне будет спокойнее, если ты будешь находиться здесь. Тогда смогу выезжать спокойно. Здесь хорошая охрана, много людей. Опять же, рядом наши родители. Конечно, твоя мама больше не может быть прислугой. Соседний участок тоже наш, так что ей построят дом…
— Она с ума от такого сойдет, — невольно смеюсь. — Я даже не знаю как ей сказать о таком.
— К хорошему быстро привыкаешь.
— Да. Ты, наверное, прав. Расскажи еще, как отреагировал твой отец на рассказ о Марго? Ты же не стал скрывать?
— Нет. Рассказал как есть. Ему конечно тяжело. Он очень давно дружит с этой семьей. До сих пор много совместных проектов. Но отец на моей стороне, тоже считает, что Марго надо лечить и не выпускать к людям. То, как ее родители потакали ей, ужасно.
— Они любят свою дочь, разве можно их судить, —