астр и флоксов ближайшие к нему предметы: площадка с кустами, выход с балкона, две скамейки и живые существа, пересекавшие эту площадку. Это было особенно занятно потому, что они миньятюрно двигались и шевелились, облака плыли, птицы мелькали, – будто особый целый мир жил в зеленоватом вечном полдне стекла и как бы напоминал о механической прелести отражаемых предметов.

Со стороны противоположной балкону у шара рос густой куст, скрывавший садившихся на скамейку под ним и прекращавший дальнейшие отражения. А это жалко: хотелось бы видеть в таких же лилипутских размерах и все аллеи, и поле за садом, и весь дом гг. Боскеткиных, и дорогу с березами к соседям г-дам Полукласовым, и чтобы но этим крошечным местечкам ходили человечки, кланялись, ссорились и целовались, а над ними светило бы безлучное зеленое солнце, как французский горошек и из туч цвета палых листьев чиркали ниточками молнии…

Шар – всегда шар и всегда напоминает глобус, значит – мир, значит – всё существующее. Но зеленый шар на астровой клумбе был осужден зеркально повторять только события передбалконной площадки и скамейки за кустом. Искривлению, но необычайно пленительно.

Теперь он отражал лица Жени и Женички, склоненные друг к другу. Они с любопытством смотрели на свои длинные позеленевшие головки, потом разом улыбнулись, причем там казалось, что рты у них разъехались до ушей. Чтобы в небольшом масштабе было заметно, нужно всё преувеличивать.

– Какой глупый шар! – сказал Женичка.

– Нисколько не глупый! не смей так говорить! и потом он наш, значит, для тебя должен быть милым.

И девушка погладила круглую поверхность рукою, будто чью-то плешь. Вышло грациозно, соблазнительно и почему-то неприлично слегка. Молодой человек не вытерпел и поцеловал гладившую руку у локтя. Женя, смеясь, привлекла его за уши к своему лицу и поцеловала в губы, косясь на сметное отражение. Там губы откровенно, будто живые, тянулись к другим. Женичка, казалось, не замечал этого и прижимал свой рот к лицу девушки скромно и крепко, без сложностей.

Вдруг шар оказался одет в лиловый бант.

Влюбленные опустились торопливо на скамейку, не разнимая рук, даже не отлипаясь губами друг от друга, боясь, что оконченный поцелуй будет сопровождаться слишком громким звуком. Они смотрели испуганно и смешливо. Женя сумела глазами сказать «мама» про неожиданный головной убор на шаре. Осторожно Женичка отставил губы и вздохнул. Голоса но дорожке удалялись и приближались, – очевидно, г-жи Боскеткина и Полукласова ходили, беседуя.

– Главным украшением вашего сада, конечно, служит этот шар: он очень веселит, – говорила гостья, а хозяйка, не останавливаясь, отвечала:

– Да, конечно. Я вообще даже не считаю сад за сад, если в нём нет шара.

Женичка пожал Женину руку, будто она и была зеленым шаром. Но та его поняла, и её тонкие красноватые пальцы ответили на пожатье. Потом она порхнула одна на площадку, оставя своего кавалера курить под кустом. Её голосок, слившись с двумя другими, исчез на балконе, а Женичка произнес внушительно и раздельно, вслух:

– Женя Дмитриевна Боскеткина, – будто читая визитную карточку. Потом произнес тем же тоном: – Евгения Дмитриевна Полукласова, – и улыбнулся возможности такой перемены.

У шара заговорили ломающиеся альты: Сашук, Машук и Доримедонт. И эти говорили о шаре, но не так, как пожилые дамы. Гости уничижали украшение среди астр, хозяева откровенно и заносчиво его защищали.

– А у вас нет шара!

– За то у папы есть сабля. Он был офицером, а ваш – штафирка.

Старший Доримедонт, который стыдился своих усов в пятнадцать лет, сказал:

– Всё равно: оба служат Царю и Отечеству.

Мысль, что Дмитрий Петрович Боскеткин служит Царю и Отечеству, показалась необыкновенно смешной Сапиуку, имевшему о таких вещах самое романтическое представление.

Смех скоро перешел в пинки и драку; тут докурив папиросу, вышел Женичка Полукласов и всех, и своих и чужих выдрал за уши, не исключая и усатого Доримедонта. На рев вышли матери, с ужасом остановившиеся каждая у колонны крыльца, меж тем как Женя закрывала лицо руками от смеха и влюбленности.

В шаре вся эта сцена отражалась замечательно отчетливо, но никто об этом не думал.

2.

Уединение похоже на увеличительное стекло, заставляя мелочам придавать несоответствующее значение.

Детская свалка и несколько кислых слов показались достаточными для объяснений.

День был дождливый и все собрались в столовой. Штатский и военный отцы несколько стыдились достоинства своих жен по таким пустякам; все трое детей, высунувшись из одного окна, подставляли свои лица под дождь, держа пари, кому первому и на какую часть лица капнет с крыши, перекидываясь враждебными замечаниями. Женичка сидел со старшими, смотря в соседнюю комнату, где то появлялось, то исчезало зеленое полосатое платье Жени. Поминутно скрипели двери, прислуга то входила, то уходила. Две собаки лаяли и скакали на кошку, которая вскочив на буфет, молчала с поднятою шерстью. Чижик трещал, бабы предлагали ягод, зачем-то нянька переводила часы и, когда всё умолкало, слышалась сквозь шелест дождя ругань мужиков и скрип возов с сеном.

Вероника Платоновна, передавая чашку с молоком, медлила, будто ждала, когда же гостья начнет, если не извинения, то объяснения. Анна Львовна сохранила тот же лиловый чепец, который вчера появился на шаре, мало сообразуясь с тем, насколько лиловый цвет подходит к зеленому и присутствие двух мамаш к свиданию. Но она молчала и хозяйка начала сама, глядя в сторону и стараясь иметь видимую беспристрастность:

– Конечно, дети – всегда дети, на их слова можно и даже не следует обращать внимания, но когда их выходки подстроены взрослыми (гостья сделала круглые глаза и стала чем-то до обидного похожа на своего сына, который вдруг зачесал коленку), когда в их словах повторяются лишь слова старших, когда так выражаются…

– Да, да, что это за разговор: штафирка? что это значит – штафирка? вдруг вступился г. Боскеткин, выпячивая обтянутый светлым жилетом живот.

Никто не ответил, из окна замычала корова, чижик прочирикал, часы пробили одиннадцать и нянька, шлепнув туфлями, слезая, сказала: – «теперь хорошо!»

– Можешь уходить! И что ты выдумала переводить это старье? – вставил Дмитрий Петрович, затем повторил свой вопрос не так эффектно:

– Я спрашиваю: что значит «штафирка»?

Головы под дождем прыснули, старшие умолкли возмущенно. Самая храбрая, Машу к прозвенела:

– Капнуло Сашуку прямо на нос!

– Чёрт! – пробасил Доримедонт.

– Ужасно невоспитанные дети! – заметила Полукласова, вставая.

– Тут и ваши тоже, – ответила Боскеткина, и дала знак мужу. Тот, убрав обратно жилетный парус, сказал еще менее эффектно:

– Марш в сад! дождь прошел.

Собаки приняли это за приглашение держаться «вольно» и залаяли, вытянув широкие лапы. Дети казались глухими. Женичка схватил