Ренни с Полом стоят и смотрят на выступление. В замыкающих – Мардсон, в своих пресловутых сапогах; каблуки вязнут в песке, он идет с явным усилием. Он их видит, но не подает вида, что узнает.

– Что это означает? Я про туалетную бумагу, – говорит Ренни.

– Это выпад в сторону правительства, – говорит Пол. – Мол, вот что им понадобится после выборов.

– Не понимаю, – говорит Ренни.

– Они будут в таком страхе, что наложат в штаны, – отвечает Пол. – Примерно так.

Он так терпелив с ней.

Они идут от пляжа к главной дороге города. Парад развернулся и движется в обратную сторону; люди останавливаются, глазеют. Неподалеку стоит машина, в ней те два типа в зеркальных очках, на заднем сиденье третий. Он в черном костюме, прямо служащий похоронной конторы.

– Министр юстиции, – говорит Пол.

Оказывается, большинство магазинов закрыто из-за выборов. Мужчины активно кучкуются здесь и там; на бутылках, передаваемых по кругу, поблескивает солнце. Некоторые кивают Полу. Полу – но не Ренни; их внимание скользит мимо, обтекает ее, они ее видят, но как будто боковым зрением.

Они поднимаются на холм и идут по узкой улочке. Отдаленный гул не стихает; они идут в сторону севера, и постепенно гул перерастает в пульсацию, глухое сердцебиение. Это какая-то техника, так работает двигатель.

– Это электростанция, – говорит Пол. – Работает на нефти. Там находятся бедные кварталы.

Они заходят в магазин «Стерлинг Эмпориум». Пол просит молока долгого хранения, и продавщица ему приносит. Ей лет сорок пять, у нее мощные бицепсы и маленькая аккуратная головка, вся покрыта пластиковыми загогулинами ярко-зеленых бигуди. Она достает из-под прилавка коричневый бумажный пакет.

– Для вас придержала, – говорит она.

– Яйца! – говорит Пол. И расплачивается.

Ренни в шоке от цены.

– Если это такой дефицит, почему кто-нибудь не устроит здесь птицеферму? – спрашивает она.

– Придется импортировать корм, – отвечает Пол. – Его здесь не выращивают. А корм весит больше яиц. Кроме того, их везут из Штатов.

– И что это меняет? – спрашивает Ренни.

Пол лишь улыбается.

– Вора поймали! – сообщает продавщица, когда они подходят к двери. – Его увезли на полицейском катере.

– Повезло парню, – говорит Пол.

– Почему «повезло»? – спрашивает Ренни уже на улице.

– Жив останется, – говорит Пол. – В прошлом месяце тут схватили одного мужчину, он свиней украл в соседней деревне; так его забили насмерть, без лишних слов.

– Полиция? Ужас какой, – говорит Ренни.

– Нет. Люди, которых он хотел обокрасть, – говорит Пол. – Так что этому повезло, что он туристов обворовывал. Если бы местных – они башку бы ему оторвали или связали по рукам и ногам и бросили в море. По их убеждению, воровство хуже убийства.

– Просто не верится, – говорит Ренни.

– А ты посмотри их глазами, – говорит Пол. – Если человек вышел из себя и зарубил любовницу – его можно понять, это преступление на почве страсти; а кражу планируют заранее. Так они это видят.

– И часто это бывает? – спрашивает Ренни.

– Кражи? Началось, когда туристов стало больше.

– Нет, убийства женщин, – говорит она.

– Реже, чем ты думаешь, – отвечает Пол. – Тут могут избить, зарезать, но зарубить – вряд ли. – У Ренни возникают кулинарные ассоциации. – Зато никакого огнестрела. В отличие, скажем, от Детройта.

– Почему? – Ренни сделала стойку, почуяв социологический аспект.

Пол смотрит на нее, и не в первый раз, как на очаровательную деревенскую дурочку.

– У них нет оружия.

Ренни сидит на белом стуле в пляжном баре, где ее оставил Пол. «Припарковал». Пристроил. Через пару дней придет корабль с грузом, и ему нужно кое-что организовать, сказал он. Ренни чувствует себя героиней второго плана.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он.

– Ты же говорил, что почти все магазины закрыты.

– Так и есть.

– Что-нибудь почитать, – говорит она, если честно, из вредности. Раз он такой добытчик, пускай расстарается.

Он не упустил подачу.

– Что-то конкретное?

– Что-нибудь в моем вкусе, – ответила Ренни.

По крайней мере, так он не забудет о ней. А сейчас она сидит за деревянным столом и ест сэндвич с сыром-гриль. О чем еще можно мечтать? Разве что-то не так? Почему же ей хочется уехать, если не домой, то в любом случае подальше? Пол ее не любит, вот почему; что, впрочем, не имеет никакого значения.

– Ты не жди слишком многого, – сказал он ей прошлой ночью.

– От чего? – спросила она.

– От меня, – ответил он.

Он улыбается, абсолютно спокойный, но Ренни это больше не обнадеживает. Напротив, ей кажется, что это дурной знак. Его как будто ничто не может выбить из колеи. Он поцеловал ее в лоб, как ребенка на ночь.

– Дальше ты скажешь мне, что это ничего не значит, – сказала она.

– Может быть, – ответил он.

Ренни не знала, что она чего-то ждала, пока ее не осадили. Теперь ее надежды кажутся ей большими, сентиментальными, грандиозными, как цветное кино, волшебными и нелепыми. «Что я вообще здесь делаю, – думает она. – Надо брать ноги в руки и бежать без оглядки. Мне не нужен очередной мужчина, от которого я не должна ничего ждать».

Она туристка, она может делать что хочет. И всегда может сменить место проживания.

* * *

– Я помешал вам, – в вопросе слышится явное утверждение.

Ренни поднимает глаза. Перед ней доктор Пескарь, ворот белой рубашки распахнут, в руках чашка кофе. Он присаживается к столу, не дожидаясь ответа.

– Ну как, с удовольствием проводите время в доме вашего американского друга? – спрашивает он с ухмылкой.

Ренни, для которой личное пространство не пустой звук, взрывается.

– Как вы узнали, где я живу? – спрашивает она, чувствуя себя старшеклассницей, которую учитель застукал с парнем за углом школьного спортзала. Чего в реальности с ней никогда не случалось.

Доктор улыбается, обнажая кривоватые зубы.

– Да все знают, – говорит он. – Мне неловко вам докучать, но я просто обязан кое-что вам рассказать. Пригодится для вашей статьи.

– Да-да, – говорит Ренни. – Конечно.

Неужели он до сих пор верит, что она напишет об этом вообще когда-нибудь? Но похоже, что да, – он смотрит на нее так убедительно, так доброжелательно. Верит ей.

– Я не взяла с собой блокнот, – говорит она, чувствуя, что совсем завралась.