беде. А если просто развлечься – никакого толку от них. Проще телевизор посмотреть, эффект примерно такой же.

Богдане иногда казалась: она не в стране Италии, а в каком-то странном раю. Кругом сплошь сытые, довольные, без проблем. Придумывают от скуки разный бред: благотворительные ярмарки, петиции в защиту угнетаемых в Африке диких животных. Старшая по кварталу носится с идеей: улица должна выглядеть стильно, давайте на всех окнах первого этажа повесим белые шторы. А на подоконники поставим цветки красной герани. Богдана спросила:

– Вы, что ли, за «Спартак» болеете?

Но квартальная шутки не поняла. И Джованни тоже. С укоризной взглянул на Богдану и пообещал:

– Конечно, мы поменяем шторы. И герань заведем.

«Может, я слишком молодая – чтобы бездельничать? – ломала голову Богдана. – Или… или просто не умею своего счастья ценить? С детства ведь мечтала: принц, дом, богатство. И вот все у меня сейчас – как на том плакате из сарая в Кувшинино. Даже лучше. Но почему все чаще хочется бежать отсюда со всех ног?»

* * *

Ярким солнечным утром Богдана проснулась на заре и отправилась во двор – делать приветствие солнцу. Порадовалась, что жалюзи у соседей закрыты, – а то уже получила комментарии: что майка слишком обтягивает (от старухи из дома напротив), а штаны, наоборот, мешковаты (от ее мужа).

Начинала разминку – расстраивалась. Шея скрипит, суставы хрустят, лень одолевает. Но смогла себя раскачать. С каждым новым кругом Сурьи Намаскар солнце все больше насыщало лечебным теплом, кристальный воздух разгонял кровь, тело становилось сильнее, а настроение шикарнее.

До чего приятно наконец чувствовать себя здоровой и энергичной!

«Природа, экология хорошая, продукты. В Питере бы я сроду так быстро не восстановилась».

А тут еще Джованни. Выбрался незаметно через заднюю калитку и сейчас возвращается. Букет ее любимого ятрышника собрал – цветок дикий, но принадлежит к семейству орхидей, да еще нежным запахом ванили дурманит.

Она бросилась к любимому, обняла, зарылась носом в цветы. Эмоций скрывать не стала:

– Джованни, мне так с тобой хорошо!

А он в ответ улыбается хитро и достает из кармана бархатную коробочку.

Сердце упало. Нет. Только не это!

Джованни вгляделся в ее расстроенное лицо и мягко сказал:

– Ты забыла, что я умею читать твои мысли. Открывай, не бойся. Там не бриллиант.

В коробочке оказалось серебряное кольцо. Изящный ажурный ободок, а в центре гордо соединились два крошечных рубиновых сердца.

– Боже, какая прелесть! – взвизгнула Богдана.

И немедленно кинулась надевать.

– Позволь мне, – остановил Джованни.

Кольцо – подошло идеально. Он взглянул в ее глаза. Поцеловал ладонь. Протянул вторую коробочку:

– Теперь ты.

Богдана слегка взволновалась. Предупреждать надо, что помолвку задумал! Но он выглядел настолько торжественным и при этом перепуганным, что все выяснения отложила. Надела такое же кольцо на его безымянный палец.

А Джованни встал на одно колено и попросил:

– Выходи за меня замуж. Хочу быть с тобой вместе. Всегда.

За спиной что-то скрипнуло. Богдана обернулась – жалюзи в доме напротив приоткрылись. Соседи не могли пропустить яркое действо.

А ей вредная память почему-то подкинула: тоже Италия, и тоже лето. Юный Игнацио делает предложение, ее охватывает бесконечное счастье, и она говорит «да» – хотя совсем жениха своего не любит.

Усилием воли воспоминание прогнала. А Джованни нервничает:

– Ты почему не отвечаешь?

Она подняла его с колен – нечего соседей веселить – и шепнула:

– Конечно, да. Но пойдем, в доме поговорим.

Он рассмеялся:

– Я готов на весь мир кричать! Богдана – моя любимая женщина! И она согласна выйти за меня замуж!

Соседи высунулись из окна, разразились аплодисментами. Джованни с достоинством поклонился. Невеста покаянно подумала: «Блин, ну, что же мне еще надо!»

А когда пришли домой, шарахнула:

– Джованни, я счастлива и горда быть твоей женой. Но я бы хотела… чтобы мы жили в Петербурге. Хотя бы иногда.

Он спросил озадаченно:

– То есть как это – жили?

– Несколько месяцев в году. Допустим, весной. И летом, когда белые ночи.

– О, боже! Но зачем? В Италии так прекрасно – и летом, и весной!

– Но Питер – мой город. Я скучаю.

– Так езди в гости! Сколько хочешь!

– В гости – это не то. Там надо именно жить. И работать я хочу. Думала летом проводить семинары по медитациям. На Ладоге.

– Я не отпущу тебя так надолго.

– Я и сама не смогу так долго оставаться без тебя. Поэтому предлагаю: жить на два дома. С безусловным преобладанием Италии.

– Но я не чувствую себя дома – в твоей стране!

Она терпеливо сказала:

– Тогда давай искать компромиссы. Тебе не обязательно жить со мной все три месяца. Просто приезжай меня навещать.

– Но у меня был другой план. Так хорошо иметь жилье на море! Мы могли бы твою квартиру в Питере продать и купить домик где-нибудь на Сицилии. У пляжа. Чтобы засыпать под шум прибоя.

– Нет, – уверенно покачала головой Богдана. – Я свой город не брошу. И от квартиры не откажусь. Ты говорил, что уважаешь Достоевского. А он считал, что Петербург – самый фантастический город. С самой фантастической историей из всех городов земного шара.

– И в чем его уникальность? Что на строительстве триста тысяч человек погибло? А в блокаду – вообще полтора миллиона? – блеснул эрудицией Джованни.

Цифры как минимум вдвое преувеличил, но Богдана не стала спорить.

– Там живут удивительные, сильные, необычные люди. Можешь представить: в музее твоего любимого Достоевского смотрительницы каждый день заваривают Федору Михайловичу чай. По рецепту, как он любил.

– Что за бред? Он давно умер.

– Жаль, что ты не понимаешь.

– Не понимаю, – отозвался он с раздражением. – Да, в этом городе красиво. Но холодно. Бездушно. И опасно.

– Хорошо, – сказала она примирительно. – Давай не будем спорить, мы для этого слишком взрослые. Джованни, я тебя обожаю. Мне очень, очень хорошо с тобой. Но я поняла: бросить свой город и свою страну навсегда тоже не могу, что бы там ни происходило. Хочешь, буду уезжать туда сама. А потом возвращаться.

– Ну… это совсем не то, – не скрывал разочарования он.

– Джованни! Я честно, искренне, стопроцентно тебя люблю! – Богдана бросилась к нему на шею. – И я пыталась: жить только тобой. Полностью в тебе раствориться. Но, прости… Не могу.

– Ты кошка. Кошка, – сказал он горько. – Хочешь гулять сама по себе.

– Нет. Я готова быть лично твоей кошкой. Но иногда… иногда мне надо удирать – в свою собственную жизнь.

– Ну, и какая это будет семья? – спросил он с разочарованием.

– А зачем нам обязательно семья? Разве не достаточно того, что