– О чем? – Он вернулся ко мне и теперь стоял, прислонившись к дверному косяку. Солнце освещало его целиком, и у меня захватило дух от того, как он красив. Я никогда не смогу на него наглядеться.

– О том, почему ты мне все это рассказал.

– Да? – заинтересовался он. – И почему же?

– Потому что я такая же, как и ты. Никакой совести. Откуда совесть у журналиста, – рассмеялась я. – Ты даже не представляешь, какое количество людей я обманула, чтобы сделать эту статью о Путине. И какое удовольствие от этого получила. Так что – хочешь, просто выпьем кофе и я уйду, и ничего не случится. Никому ничего не скажу, никак тебя не выдам. В конце концов, с чего бы? И я все еще надеюсь на это интервью, что ты мне задолжал. Но, если хочешь….

– Хочу, – тут же ответил он низким голосом. – Я хочу тебя, разве я не говорил?

– Много раз, знаешь, – заверила его я. – Так что ты не пьешь свой кофе?

– У меня сейчас другие планы, – сказал он и сухо, по-деловому скомандовал мне идти за ним немедленно. Он исчез из поля видимости на долю секунды. Я встала и пошла за ним, мечтая о том, что сейчас случится между нами, и от одной мысли об этом почти теряя сознания. Но дело было не только в этом. Не только в том, как сильно мне хотелось оказаться в его объятиях. Мне хотелось всего. Мне хотелось большего. Мне хотелось увидеть мир его черными глазами, в глубине которых танцуют языки пламени.

Мы сидим на открытой террасе одного из московских кафе, развернув оба кресла в сторону лежащей у наших ног Москва-реки. Изогнутая широкая линия, окаймленная гранитными берегами, с золотой шапкой храма Христа Спасителя на другом берегу. Вода подернута сильной рябью – день ветреный, погода меняется резко, и сейчас на открытой террасе почти никого нет, все сбежали, скрылись за стеклянными стенами внутренних помещений. Мы сидим – плечо к плечу, лениво потягивая черный кофе из наших чашек, смотрим вдаль, обсуждаем проплывающие мимо корабли. Большие прогулочные яхты медленно катят по водной глади, оглушая окрестности попсовой музыкой. Маленькие белые катера пролетают куда быстрей, и если сильно постараться, можно увидеть выражение экстаза на лицах пассажиров и цвет их развевающихся волос или косынок.

– Твоя очередь, – говорит Страхов и слегка поворачивается ко мне. На губах улыбка, на скулах румянец – признак совсем свежего загара. Мы пролежали все прошлые выходные на пляже в Серебряном Бору, пользуясь остатками ускользающего от нас лета, последними днями августа. Сентябрь обещал быть напряженным, но мы пока еще не хотели об этом задумываться. Говорили обо всяких глупостях.

– Спрашивай, – киваю я. Сегодня у нас такая игра, очередной Кви про Кво.

– Кто был твоим первым мужчиной?

– Ну, это скучно! – возмущаюсь я, отчаянно сопротивляясь патологической жажде Ярослава знать обо мне абсолютно все.

– Не для меня.

– Я не помню! – Я отворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в гранитную ограду реки. Я не хочу отвечать на этот вопрос, потому что эта история, скажем прямо, не самая моя любимая страница жизни. Не большой повод для гордости.

– Говори, и я отвечу на любой твой вопрос, – пообещал мне Страхов. Это было заманчиво. Вытягивать из него информацию было все равно что тащить зуб мудрости пинцетом для выщипывания бровей. Шуму много, толку – ноль.

– На любой? О’кей. Но предупреждаю, ничего особенно интересного ты не узнаешь.

– Я так и предчувствую, что сейчас услышу какую-нибудь чудовищную историю, и все же я хочу знать.

– Зачем?

– О, Василиса, это чисто мужское. Без этого я не смогу узнать тебя по-настоящему, – заявил он, заставив меня фыркнуть от возмущения.

– То есть я тоже не смогу узнать тебя по-настоящему, если не буду осведомлена обо всех, с кем ты переспал?

– Я пообещал ответить на любой твой вопрос, – напомнил мне он. Я закуталась поглубже в его огромную спортивную куртку, от ветра и просто для психологического комфорта.

– Это было еще в школе.

– Не сомневаюсь, – фыркнул он.

– Ты хочешь все подробности? Или краткую справку? – на всякий случай уточнила я. Он рассмеялся и заверил меня, что для него будет достаточно краткой справки, а грязные подробности уж он сам потом додумает, если будет надо.

– Ты просто ужасен! – возмутилась я. – Зачем только с тобой связалась?

– Потому что ты пала жертвой моего очарования. Продолжай, Василиса. Как его звали? Кем он был? Ты его любила?

– Его звали Лешей, мы познакомились в кафе, где я иногда сидела с подружками. Он был старше меня на два года. И знаешь, я бы хотела сказать, что любила его, но на самом деле это было не совсем так. Кажется, он мне нравился…

– Кажется? – Ярослав склонил голову и посмотрел на меня с легким отеческим осуждением.

– Забавно, я не могу сказать сейчас с уверенностью, что чувствовала. Тогда казалось, что люблю. Я знала его всего три дня. Скорее, могу сказать, надеялась, что это любовь. Я тогда называла все что угодно любовью, просто так, авансом. На всякий случай, чтобы ее не пропустить.

– И где это случилось?

– У него дома, – я усмехнулась, вспомнив, как все это происходило. – Он жил в нескольких кварталах от меня, и родители у него уехали на свадьбу к какой-то своей подруге, а Лешу не взяли. Он и сам не очень-то хотел. Еще бы, все выходные один в квартире. Мы слушали музыку, он отлил коньяку из бутылки в баре своего отца. Сказал, что так надо для храбрости.

– Тебе или ему? – уточнил Страхов.

– Ему, конечно, – рассмеялась я.

– Почему «конечно»? Вообще-то девушка может очень волноваться и бояться в таких случаях. Впрочем, это не о тебе, да? Ты ведь не из пугливых, и никогда не была.

– Обидеть художника может каждый, – насупилась я, но тот час же была поцелована в нос. – Он волновался просто зверски. У него в тумбочке лежало штук сто, наверное, презервативов. Ну, не сто – десять или пятнадцать. Откуда он их взял – понятия не имею, но Леша явно подготовился. В общем, он нервничал так, что все почти что развалилось. Больше всего боялся, что я забеременею. Все говорил и говорил о том, что девственницы тоже могут забеременеть. А я еще взяла и ляпнула, что презервативы имеют только 99 % эффективности. У нас лекция в школе была.

– Я не сомневался, что это будет интересная история. Теперь я просто в шоке! – рассмеялся Страхов. – И ты не смогла промолчать? Даже в такой момент.

– Я не знаю. Все это было таким глупым.

– Но вы сделали это, да, детки?

– Мы сделали это. Причем несколько раз.

– Без этих подробностей я бы обошелся, – заверил меня Страхов.

– А потом пришла его соседка. Оказывается, ее Лешкина мать попросила покормить сыночка. Вот она и приперлась. У нее были ключи, но мы закрыли дверь на собачку. В общем, она не смогла открыть дверь снаружи, но поняла, что мы внутри. Она звонила и звонила, а Лешка стоял, бледный и перепуганный. И умолял меня не шевелиться. О, это было что-то с чем-то. У него упертая соседка. Она трезвонила минут двадцать, прежде чем ушла передохнуть к себе. Лешка все это время бился в конвульсиях. Когда она ушла, он мигом выпроводил меня за дверь. Матери потом рассказывал, что крепко спал и не слышал звонка.