– Не ошибаешься?

– Никак нет. Я сам оттуда. Это нанятые убийцы, хозяин. А вот на что их наняли…

Он высыпал в ладонь Одинцова увесистую горсточку серебра. Монеты были вдвое больше айденских, с волнистым краем и утолщением в центре, вокруг которого змеились письмена. С другой стороны был отчеканен странный герб – паук с человеческим лицом. Кажется, женским.

– Узнаешь, мой господин? Это ксамитские деньги, – сказал Чос, заметив, что Одинцов нахмурился. – Не успели поменять. Или не захотели – эти монеты в Стамо хорошо идут. У контрабандистов, которые…

Тут приятель бар Гайта пошевелился, раскрыл глаза и сел, потирая ушибленный затылок.

– Деньги возьми себе, – распорядился Одинцов. Повернулся к пленнику. – Как тебя зовут, каналья? – спросил он, вытаскивая кинжал и грозно сверкая глазами.

– Агухад бар Минт, родом из Посса, что в провинции Стамо, – пробормотал тот, с опаской поглядывая на лезвие.

– Агу, значит… – Одинцов пощекотал его острием под челюстью. – Плохи твои дела, Агу, очень плохи. У тех, что на меня напали, у разбойников, нанятых бар Гайдом, нашлось ксамитское серебро. У каждого по кошелю – вон, висят они на поясе у моего человека. Откуда деньги, как ты думаешь?

Бар Минт угрюмо молчал.

– Думаю, если в твоем кошеле покопаться да обыскать твоих приятелей, тоже монетку-другую выловим. Такую, знаешь, с пауком… А если вы от них избавились, менялу разыщем. Люди вы заметные, и опознать вас нетрудно.

Щека бар Минта дрогнула, но он по-прежнему безмолвствовал.

– Думаешь, я тебя резать буду, грозить и пытать? – сказал Одинцов. – Ошибаешься, Агу! Я тебя по принадлежности сдам, щедрейшему бар Савалту и его специалистам. Вот у них ты и запоешь! Хором запоете, ты и твои приятели! Подвесят вас на крюки, как в мясной лавке, и будут припекать да резать, резать да припекать… Чос!

– Да, хозяин?

– Поезжай за стражами спокойствия. Предупреди, чтоб прежде взяли тех, кто в кабаке, а потом сюда их проводишь. А этого я постерегу.

– Слушаюсь, мой господин!

Чос направился к кобыле, и в тот же миг пленный заговорил:

– Не надо… во имя Айдена, не надо к бар Савалту… Если расскажу, что знаю, ты нас отпустишь? Меня и других?

– Отпущу, но при том условии, если вы отсюда уберетесь. Не к Айдену, а, скажем, в Посс, что в провинции Стамо, или еще дальше. Так, чтобы я вас больше не видал и о вас не слышал.

– Я согласен, бар Ригон. Что ты хочешь знать? – Голос бар Минта скрежетал, как напильник по жести, губы тряслись. Похоже, свидание с милостивым казначеем внушало ему ужас. Одинцов довольно усмехнулся.

– Скажи, зачем хотели меня убить? И по чьему наущению?

– Ты должен отправиться в южный поход… Ксамитам этого очень не хочется. Заплатили, чтобы ты остался здесь… навсегда… Бар Гайт был с ними связан, и он нас нанял – и нас, и этих. – Агухад кивнул в сторону трупов, валявшихся на песке. В ярких лучах Баста Одинцов увидел, как его зрачки расширились. – Говорят, что твой родитель знал дорогу, но ее не выдал… Еще говорят, что тебе она тоже известна и ты согласился ее показать. Недаром же едва ты прибыл из Хайры, как потащили тебя к бар Савалту… Говорят, он обещал тебе милость императора… все ваши земли обещал и место в совете пэров…

Одинцов сунул кинжал в сапог.

– Мало ли что говорят, да не всей болтовне стоит верить. Я тебя отпускаю, Агу. Отправляйся в Посс и передай своим нанимателям, что про дорогу на Юг я знаю не больше, чем ты или покойный бар Гайт. Еще передай, что честь красотки Мэлини, дочери бар Ти, вне всяких подозрений. Пусть успокоятся. Я все еще в опале и в южный поход иду в мелком чине аларха. А поместья мои по-прежнему отобраны в казну.

Он поднялся, махнул Чосу рукой и вскочил на коня. На обратном пути, пробираясь в зарослях, он размышлял о том, что быть носителем тайны штука небезопасная.

Войска выступили на рассвете. Верхний край солнечного диска едва выглянул из-за пологих вершин восточных холмов, когда из лагерных ворот вырвалась полусотня всадников передового охранения; за ними нескончаемым потоком потекла, заструилась серо-коричневой лентой армия. Хотя ближайшие четыреста километров, не меньше пятнадцати дней пути, войску предстояло маршировать по исконным айденским землям, вполне безопасным и контролируемым патрульными отрядами, что стояли в многочисленных малых фортах вдоль дороги, бар Нурат сразу же установил железную дисциплину. Подразделения двигались в плотном боевом строю, орда за ордой; за длинной колонной пехотинцев катился обоз, пятьсот возов с продовольствием, пивом и вином, с легкими катапультами и баллистами, с запасами стрел, мечей, щитов и копий, с оружейной мастерской, лазаретом и палатками. За последней полуордой, шагах в двадцати перед цепочкой возов, следовал сам полководец, окруженный штабными офицерами, адъютантами-клейтами и барабанщиками. За обозом, в арьергарде, двигалась хайритская тысяча. Дороги в империи были хороши; широкий тракт, прямой как древко копья, был вымощен плитами темного базальта, так что глотать пыль пока никому не приходилось. Кроме пехоты, бар Нурат взял с собой сотню айденских всадников – в качестве посыльных и разведчиков, да три тысячи джейдских стрелков. Эти жилистые коренастые воины, забросив луки за спину, шагали сейчас рядом с панцирными ордами по обеим сторонам дороги.

Восседая на могучей спине Баргузина, Одинцов с интересом изучал окрестности. В этих местах ему бывать не приходилось – замок Ригонов, торговая Фуна, Оконто и побережье, где он сражался с шайкой бар Гайта, находились к западу от столицы, теперь же его путь лежал прямо на юг. Однако, из рассказов бар Занкора, он знал, что подобный холмистый пейзаж с виноградниками, фруктовыми садами, рощами и небольшими перелесками был типичен для Фейда, Кла и Линка, центральных провинций империи. Эта равнина, частью распаханная и засеянная, частью используемая под выпас скота, тянулась до самых субтропических лесов, Ничьих Земель, что начинались за южной границей Айдена. Необитаемых территорий здесь почти не было. Пашни и сады принадлежали свободным крестьянам или издольщикам, арендовавшим землю у местных феодалов, рудники – императору, а луга и леса, богатые охотничьи угодья, оставались в безраздельной власти благородного сословия.

Тут был наследственный домен верховного правителя Аларета, святая святых, становой хребет империи. Крестьяне, все как один крепкие, коренастые и рыжие, типичные айдениты, платили налог не только зерном и мясом; с этих полей империя снимала самый ценный урожай – третьего сына из каждой семьи. Армия и флот держались на плечах третьих сыновей, что подтверждала весьма распространенная в центральных областях страны поговорка: «Первый сын – для земли, второй – для родителей, третий – для императора». Пока их старшие братья мирно трудились в хлевах и на пашнях, третьи сыновья покоряли сопредельные страны, рискуя получить ксамитский клинок в живот или стрелу меж ребер. Правда, и награда была немалой – после двадцати лет службы ветерану полагался феод в завоеванных землях, вместе с домом, скотом и двумя десятками рабов, или солидная сумма в серебряных имперских марках.