Сегодня течение Каменного ручья было особенно сильным, он широко разлился в устье, накрыл водой песчаные отмели. На другом берегу стоял человек в старом плаще и бейсболке, забросив легкое удилище туда, где пресная вода ручья встречалась с соленой океанской. У его ног крутилась маленькая коричневая собачонка, она заметила пуделей, со всех ног бросилась к кромке воды, отчаянно затявкала и запрыгала от усердия на своих тонких лапках.

Пудели встали передними лапами в воду и с любопытством ученых разглядывали эту пигалицу. Хвосты двигались туда-сюда, выдавая их неподдельный интерес.

Кэшин махнул рыбаку, тот ответил, переложив удочку в одну руку. Из-за кепки виднелись только нос да подбородок, но Кэшин понял, кто это. Рыбак жил в Порте и пробавлялся разной мелкой помощью старикам, инвалидам, беспомощным: чинил краны, менял предохранители, латал водопроводные трубы, чистил канализацию. «Каким образом, — подумал Кэшин, — можно узнать человека издалека, почувствовать его присутствие в толпе или, наоборот, понять, что его нет, еще не открыв дверь?»

Что-то заставило его повернуть налево, подняться вверх по ручью, протоптать себе тропку по дюнам. Подошли собаки, обогнали его, убежали вперед и нашли там давно проторенную дорожку. Земля приподнималась, вскоре ручей уже оказался на несколько метров ниже дорожки и блестел там, внизу, чистый, как стекло или чешуйки бесчисленных крошечных рыбок. Они шли еще минут десять, дорожка уходила от ручья все дальше, в дюны, похожие на крупную морскую зыбь. С самой высокой из них открывалась прибрежная равнина. Кэшин видел ленту ручья, убегавшую вправо, грузовик на отдаленном шоссе, за ним — темную нить боковой дороги, поднимавшейся к «Высотам».

Отсюда дорожка изящной дугой сбегала вниз к большой, в несколько гектаров, вырубке, которая уже зарастала упрямым подлеском. На краю этой вырубки стояло сооружение без крыши, виднелись развалины других строений, а из черного кулака бывшего камина торчал в небо черный же палец каминной трубы.

Собаки примчались сюда много раньше Кэшина, встали как вкопанные и, опустив хвосты, внимательно разглядывали новое место. Они оглянулись на хозяина и, послушные его сигналу, сорвались с места и понеслись к кучам хлама и битого кирпича. Оттуда врассыпную кинулись зайцы.

Кэшин приблизился к домам, постоял под мелким дождем. Площадка с левой стороны предназначалась для спортивных игр. Из высокой травы торчали облезлые, белесые от дождя деревянные футбольные ворота. Он стоял и внимательно слушал, как шумит ветер в развалинах — то стучит, то скрипит, как гвоздь, который вытаскивают из старой доски, то стонет на разные лады.

Он вошел в деревянный дом без крыши — четыре комнаты, между ними коридор. Заглянул в оконный проем, увидел разоренную, загаженную столовую со следами костров на полу и кучами дерьма на голой земле, некогда закрытой половицами. В стороне, метрах в пятидесяти, торчала дымовая труба. Он приблизился к ней и обошел кругом. Когда-то на кирпичной кухне в глубоких нишах стояли две печи, а между ними — плита. Ржавая железная дверь, безжалостно сорванная с петель, валялась внутри.

Собаки носились кругами, словно обезумев оттого, что везде пахло зайцами. Но ни одного не было видно — их надежно укрыли обломки кирпичей и листы ржавого железа. За кухней, в траве, пробивавшийся сквозь трещины в бетоне, Кэшин заметил кирпичную кладку длинного здания в две комнаты шириной. Верхний ряд уже успел почернеть, а шагнув внутрь, Джо споткнулся об горелые деревянные балки.

Это уже давно было, с пожара там все забросили. Да и сами «Товарищи» — уже история.

Так говорила Сесиль Аддисон.

Кэшин свистнул, и здесь, в глухом месте, у него это вышло очень звонко. Появились собаки, вдвоем таща что-то в зубах. Он велел им сесть и вытащил из их пастей находку.

Оказалось, это старый высохший кожаный пояс — детский, на узкую, не больше футбольного мяча, талию. Кэшин взял его, рассмотрел. На ржавой пряжке виднелась геральдическая лилия и буквы «Б… гот…».

«Будь готов»… Скаутский пояс.

Он было замахнулся, хотел его выбросить, но не стал. Вместо этого подошел к невысокому столбику, который отмечал границу футбольного поля, и пристегнул к нему пояс.

Взобравшись на самую высокую дюну, Кэшин оглянулся. Ветер шевелил траву на бывшем футбольном поле. С шоссе донесся одинокий, сонный гудок грузовика. Кэшин кликнул собак и отправился домой.

Они ехали по пустынным дорогам, мимо старых домов, из труб которых в небо поднимался дым. Так заканчивалась жизнь миллионов деревьев, безжалостно порубленных на дрова.

Он думал о Бургойне. Фортуна никак не желала им улыбаться, — скорее всего, тех, кто забил его до смерти, так и не найдут. А на мальчишек навсегда ляжет клеймо убийц. Да что мальчишки — их семьи, весь Даунт, даже люди вроде Берна и его детей будут надолго окружены дурной славой. Убийство Бургойна развязало языки злопыхателям и ксенофобам.

«Об этих двух черномазых из Даунта. Жалко, не целый автобус настреляли».

Почти все посетители заведения Дерри Каллахана охотно подписались бы под этими словами.

«Не зацикливайся, — сказал он себе. — Послушайся Виллани, брось это дело».

Ребб уже ждал, стоя на ветру и прислушиваясь к шуму машины. Он подошел, зажав губами сигарету. Кэшин вышел, выпустил собак. Ребб наклонился, протянул к ним руки, но собаки не стали прыгать, а только прижимались к нему, извиваясь всем телом.

— Слышь, — спросил Дейв, — в город сегодня поедешь?

— Поеду, — ответил Кэшин. — Ты уже ел?

— Не успел. От коров только что вернулся.

— Ну, поехали перекусим где-нибудь. Только подожди минут десять, ополоснусь.

* * *

Они заказали яичницу с ветчиной в шоферской забегаловке на окраине Кромарти. Принесла заказ худосочная девица с усиками и ярко-розовой родинкой между бровями. Яичница из двух яиц с бледными желтками лежала на куске хлеба толщиной с листок бумаги. Среди серого свиного жира редкими полосками краснело мясо.

Ребб поковырял вилкой в тарелке.

— Не от тех кур, что у них на заднем дворе, — заметил он. — Ты как, платить думаешь?

Кэшин закрыл глаза. Действительно, он так ничего и не заплатил Реббу ни за ремонт дома, ни за забор. Ему это даже в голову не приходило.

— Ну прости, — извинился он. — Забыл просто.

Ребб доел, промокнул рот бумажной салфеткой. Потом он полез во внутренний карман куртки и вынул сложенный вдвое потертый листок, явно вырванный из записной книжки.

— Я тут прикинул — двадцать шесть часов. Десятка за час — нормально будет?

— По минимальной ставке?

— Ну, ты же меня кормил.

— Да ладно, давай по пятнадцать.

— Как хочешь.

— Мне нужен твой номер в налоговой.

Ребб улыбнулся:

— Окажи мне такую услугу — воспользуйся номером Берна. Ты же его наизусть знаешь, да, он же твой двоюродный брат, так какая тебе разница? Вот все налоги и заплатишь.