Таким образом он весьма тактично заметил, что я не появлялась на мессе почти месяц.

– Да, вы правы… – Как, черт побери, я могла даже упомянуть существо моих занятий?

Кивнув, он опустился на край алтарного возвышения и опустил сцепленные руки между колен.

– Работа? Или личные заботы?

– Да, – решительно ответила я, садясь рядом с ним.

Священник рассмеялся, сердечно и мягко, и я подумала, что надо будет потом не забыть поблагодарить за это Эддисона и Прию.

– У вас с Шиван все нормально?

– Она бросила меня.

– Мне жаль это слышать.

– Сомневаюсь, что мне тоже. То есть что я сожалею.

Он внимательно слушал, как я сдержанно, фильтруя информацию, сообщала ему о том, что происходило с теми детьми и Шиван, даже с моим отцом. Я никогда не разговаривала с отцом Михаилом, поскольку сан священника не исключает глупость, но отцу Брэндону хотелось довериться, и далеко не первый раз жизнь бередила мои собственные раны.

– Да, многовато ударов, – в итоге сказал он, и я подавила ироничный смешок. – Может даже показаться, будто вас обложили со всех сторон? Загнали в лесные дебри?

Я вздрогнула, но потом поняла причину, по которой он использовал эту фразу.

– Эти дети… их спасали из ужасающих ситуаций. Невозможно не признать этого, даже если нам следует, то есть мы попросту обязаны осудить столь отвратительные способы спасения.

– И ты спрашиваешь себя, что почувствовала бы, если б кто-то в детстве так же спас тебя?

– Когда мы изобличим этого человека, в средствах массовой информации начнется полный бардак. Народный мститель спасает детей! Народ проглотит это не задумываясь. Что серьезно затруднит нашу работу. К тому же… – Я вздохнула, пытаясь сама оценить ситуацию. – Этого Карающего Ангела явно достала система, не способная защитить беспомощных детей, но как может спасти их еще более глубокое погружение в эту самую систему?

– Те, кто переходит к насилию, обычно не в силах предложить нормального решения. Либо после тщетных попыток они пришли к выводу, что такое возмездие – их единственный путь к достижению цели.

– Но что-то побуждает их.

– Что-то побуждает и вас, – напомнил мне отец Брэндон, – и, вероятно, ваши мотивы не сильно отличаются.

– Этого-то я и боюсь.

Он кивнул и хмыкнул, ожидая продолжения моих откровений. И я продолжила:

– Человек, решившийся на такое, может решить и остановиться. Человеку необходимо остановиться и…

– Человек, не способный остановиться, должен быть остановлен. Должно быть, трудно будет остановить его, когда ты осознаешь, в чем расходятся ваши жизненные установки. – Священник задумчиво помедлил. – Агент, вытащивший вас из той лачуги: он причинил вам больше вреда, чем добра?

– Нет, – рефлексивно ответила я, – он спас меня.

– И ты спасаешь других. И ты не виновата, Мерседес, в том, что происходит с ними дальше. Твоя работа требует от тебя очень многого, но не этого. Не бери на себя больше, чем способна вынести.

Видимо, мы достигли конца разговора, давшего мне далеко не легкие темы для размышлений. Поблагодарив отца Брэндона, я встала и смахнула пыль с брюк.

– Мерседес? – Я оглянулась, и увидела, что он смотрит на меня с печальной улыбкой. – По поводу твоего отца…

Я испуганно сжалась.

– Предоставь это Господу, – просто сказал священник. – Твои чувства в данном случае принадлежат тебе, и только тебе. Независимо от того, каковы твои суждения, решать будет Господь.

Получив обильную пищу для раздумий, я смиренно вернулась к поджидавшей меня компании, и мы направились обратно к дому Вика. Правда, сделали крюк, заехав ко мне домой, чтобы я захватила свежую одежду, проверила почту и поговорила с Джейсоном. Тот продолжал ухаживать за моим газоном, а еще показал мне видеокамеры, которые он, по нашему примеру, установил на своем крыльце и почтовом ящике.

– Я никого не увидел, – огорченно сообщил он мне, – но все проверил.

– Спасибо, Джейсон. Послушай, у меня сдох мой обычный мобильник, поэтому я дам тебе – просто на всякий случай, – свой рабочий телефон.

– Должен сказать, детка, что я уже соскучился тут без тебя.

– Будем надеяться, что все это скоро разрешится и я опять смогу жить дома.

После ужина Стерлинг потащила меня к себе домой. Как бы они с Эддисоном ни спланировали поделить мои ночевки между собой, их план остался неизменным. Однако вместо того, чтобы заняться раскладкой дивана-кровати, Элиза слегка подтолкнула меня к двери в спальню.

– Тебе действительно хочется сейчас остаться в одиночестве? – спросила она в ответ на мой формальный протест.

Нет.

После знакомства с остальными помещениями в ее квартире, спальня меня ничуть не удивила, явив собой гармоничное и изысканное сочетание черного, белого и румяно-розового цветов. На горке подушек в изголовье кровати сидел большой светло-коричневый плюшевый медведь в курточке с эмблемой ФБР. Я взяла его и осторожно дотронулась до черного, сделанного из ниток носа.

– Прия подарила мне его, когда я получила запрос о переводе.

Разумеется, кто же еще.

Мы выложили оружие, поставили на зарядку телефоны и, проверив напоследок почту и сообщения, включили будильники. Затем, переодевшись, устроились под пуховым одеялом, и она даже не удивилась, когда я прижала к себе плюшевого мишку, хотя его ветровка шуршала, как настоящая, при малейшем движении. Она просто выключила свет. Через стены пробивались вечерние звуки: ее соседи ходили и разговаривали, слушали музыку, во что-то играли или смотрели телик. Но эти ненавязчивые помехи отчасти даже успокаивали в каком-то смысле, как и ровное дыхание Стерлинг рядом со мной.

Но потом ожил мой мобильник.

– Прошло всего два дня, – прошептала Элиза, слушая трели звонка.

Перевернувшись, я взяла телефон с тумбочки.

– Это Холмс, – сообщила я и приняла вызов. – Что у нас случилось на этот раз?

– Одиннадцатилетний Ноа Хаккен только что зашел в мой полицейский участок, – мрачно доложила она.

– Ранен?

– Весь в синяках с ног до головы, но божится, что никто его не обижал. Мы с ним едем в больницу.

– Я тоже подъеду.

Вызов прервался, но экран погас далеко не сразу.

– В больницу? – спросила Стерлинг, отбрасывая одеяло, чтобы включить свет.

– Да. Прости.

Легкий подзатыльник, несмотря на его легкость, все-таки застал меня врасплох.

– Мерседес Рамирес, не смей извиняться за подобные дела! – требовательно заявила Элиза. – Это не твоя вина.

Я понимала это, конечно, и тем не менее сейчас не могла ответить ей ничем иным, кроме молчания.