Ллойд не желал преподносить Митико такие сюрпризы. Она будет знать о его любви каждый день, каждую минуту, ее уверенность в нем будет непоколебимой. Его любовь будет с ней всегда, до самой смерти.

И конечно, он никогда не станет ей лгать. Даже ради ее блага.

— Ты уверен? — спросил Тео. — Буду рад помочь с организацией вечеринки.

— Нет, — покачал головой Ллойд. Тео был так молод, так наивен. — Нет, спасибо.

Дебаты в ООН продолжались. В Нью-Йорке Тео получил новый ответ на объявление о поиске информации относительно своего убийства. Он собрался было ограничиться коротким вежливым ответом — ведь он твердо решил отказаться от расследования, — но письмо было слишком притягательным.

«Я не написал вам сразу, — говорилось в нем, — так как поверил, что будущее не изменить и того, что должно случиться, не избежать — в том числе и моей роли в этом. Но теперь я прочел, что все не так, потому вынужден просить вас о помощи».

Электронное письмо пришло из Торонто — всего час полета от Большого Яблока. Тео решил немедленно отправиться туда и лично встретиться с тем, кто ему написал. Тео прежде никогда не бывал в Канаде и оказался не совсем готов к тамошней летней жаре. Хотя, конечно, по средиземноморским меркам, не такое уж пекло, не выше тридцати пяти по Цельсию. И все же он был удивлен.

Чтобы билеты обошлись подешевле, Тео пришлось заночевать в Торонто, хотя он собирался управиться за день. Агент в авиакомпании предложил ему остановиться в гостинице в Данфорте — районе, где жили в основном греки. Тео согласился и, к большой радости, обнаружил, что указатели в этой части города двуязычные: на английском и на греческом.

Однако встреча ему была назначена не в Данфорте, а в Северном Йорке — районе, который когда-то явно был самостоятельным городом, но потом влился в Торонто, население которого теперь достигло трех миллионов. На следующий день Тео доехал до Северного Йорка на метро. Его позабавил тот факт, что система общественного транспорта в Торонто называлась ТТК — Торонтская транзитная комиссия. Точно такое же сокращение использовали для обозначения тахион-тардионного коллайдера, который ему еще только предстояло изобрести.

Вагоны поездов метро были просторными и чистыми, хотя, как слышал Тео, в часы пик народа в них набивалось порядочно. Его особенно поразило, когда поезд подземки — это название тут совсем не годилось — проезжал над парковой зоной Дон-Вэлли по мосту высотой не менее ста метров. Вид открывался потрясающий, но самым удивительным было то, что мост через Дон-Вэлли был построен за несколько десятков лет до того, как в Торонто пустили первую линию метро, и тем не менее конструкция моста позволила проложить по нему двухколейную систему рельсов. Не часто увидишь примеры такой дальновидности при перспективном планировании городов.

На станции Йондж Тео сделал пересадку и поехал к центру Северного Йорка. Для того чтобы попасть в высотный жилой дом, где его ждал автор письма, ему не пришлось даже выходить на улицу — станция находилась прямо под домом. В этом жилом комплексе располагался также книжный супермаркет сети «Индиго», кинотеатр и крупный элитный продуктовый магазин «Лоблоз», специализировавшийся на продуктах питания под громким названием «Выбор президента». Это немного удивило Тео. По идее, правильнее было бы назвать эту линию «Выбор премьер-министра».[54]

Тео представился консьержу, который провел его через отделанный мрамором вестибюль к лифтам. Тео поднялся на тридцать пятый этаж, без труда нашел нужную квартиру и постучал в дверь.

Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти пяти, с азиатскими чертами лица.

— Здравствуйте, мистер Чэн, — сказал Тео. — Спасибо, что согласились повидаться со мной.

— Прошу вас, входите.

Хозяин квартиры отошел в сторону и пропустил Тео вперед. Тео снял туфли и вошел в роскошную квартиру. Чэн провел Тео в гостиную с окнами на юг. Вдали виднелись небоскребы в центре Торонто, стройная игла телебашни, а еще дальше — озеро Онтарио, раскинувшееся до горизонта.

— Я очень вам благодарен за ваше письмо, — начал Тео. — Можете себе представить, как мне было тяжело.

— Не сомневаюсь, — кивнул Чэн. — Хотите чаю? Кофе?

— Нет, ничего не нужно, благодарю вас.

— Что ж, — сказал Чэн, — тогда прошу садиться.

Тео сел на диван, обтянутый оранжевой кожей. На столике рядом с диваном стояла расписная фарфоровая ваза.

— Какая красивая! — воскликнул Тео.

Чэн кивнул в знак согласия.

— Эпоха династии Мин, естественно. Этой вазе почти пятьсот лет. Скульптура — величайшее из искусств. Стоит языку выйти из употребления, и письменный текст да и печатный тоже утрачивают смысл, а вот материальные объекты, пережившие столетия или тысячелетия, бесценны. Сегодня каждый способен оценить красоту древнекитайских, древнеегипетских и ацтекских артефактов. Я коллекционирую и те, и другие, и третьи. Каждый из мастеров, кто изготовил эти предметы, до сих пор живет в своих творениях.

Тео издал нечленораздельный звук и откинулся на спинку дивана. На стене напротив висела картина маслом. Залив Цзюлун. Тео кивком указал на картину:

— Гонконг.

— Да. Вы там бывали?

— В тысяча девятьсот девяносто шестом году, мне тогда было четырнадцать, родители взяли отпуск и повезли нас с братом туда. Они хотели, чтобы мы увидели Гонконг до того, как он перейдет в руки коммунистического Китая.

— Да, те последние два-три года были на редкость благоприятными для туризма, — заметил Чэн. — Но как раз в это время многие покидали страну. Я сам тогда эмигрировал из Гонконга в Канаду. В то время почти двести тысяч уроженцев Гонконга перебрались сюда. До того, как британцы вернули нашу страну китайцам.

— Я бы, наверное, тоже уехал, — произнес сочувственным тоном Тео.

— Те из нас, кто мог себе это позволить, уехали. И, судя по видениям некоторых людей, через двадцать один год обстановка в Китае не станет лучше. Поэтому я рад, что уехал. Мне была нестерпима мысль о потере свободы. — Чэн немного помолчал. — Но вы, мой юный друг, можете потерять еще больше. Честно говоря, я думал, что через двадцать один год буду давно в могиле, а потому с радостью узнал, что если у меня было видение, то, значит, к тому времени я еще не умру. И поскольку в видении я чувствовал себя довольно бодрым, то, видимо, проживу еще дольше. Ваша жизнь может оборваться. В моем видении, как я сообщил вам в письме, упоминалось ваше имя. Прежде я никогда о вас не слышал. Прошу меня извинить. Но ваше имя звучало настолько музыкально — Теодосиос Прокопидес, — что я его сразу запомнил.

— Вы пишете, что в вашем видении кто-то обсуждал с вами планы меня убить.