изогнутое стекло и тонкие рамки пропускали приглушенный перламутровый свет с затянутого облаками неба.

Она знала, что рядом больше никого нет, тем не менее ей казалось, будто Вильямс может материализоваться в любой момент из-за какой-либо пышной группы экзотических растений. Она прошла дальше, мимо рядов грядок с рассадой и клумб по направлению к месту, заросшему папоротником. София понимала, что делает, но в то же время какая-то крошечная частичка ее разума восторгалась тем, что она это делает.

Они замолчали. София осознавала каждое движение, которое они делали вместе. Она могла ощущать его близко позади себя, предполагать ритм его дыхания, понимать, что должна чувствовать его кожа, если она соприкоснется с ее. Это было почти так, будто они были единым существом, двигающимся во мраке, пробирающимся мимо свисающих листьев папоротника, осторожно и молча останавливаясь на мху и опавших листьях в темном центре оранжереи.

София повернулась. Десерней стоял в нескольких дюймах от нее, совершенно спокойный. Его глаза исследовали ее, и в них она могла различить нерешительность, которая неожиданно превратилась в страстное желание. Он нежно взял в ладони ее лицо. София ничего не говорила, она подняла руку и провела пальцами по его волосам, наблюдая, как его глаза расширяются в изумлении.

Она собиралась говорить, задавать вопросы, требовать ответы. Вместо этого в глубоком бессловесном импульсе София обняла его шею руками и почувствовала его крепкое объятие. Она мягко запустила пальцы в его волосы, и когда их губы встретились, она почувствовала голод, жажду, которая завладела всем ее телом и заставила ее крепко прижаться к нему.

Жак притянул ее еще ближе и прошептал:

— Я никогда даже не смел мечтать об этом.

София раскачивалась у него в руках, повернув голову, чтобы прочитать то, что было написано у него на лице, ее губы касались его щеки, одна рука зарылась в его волосы, другая лежала у него на плече.

— И я не смела.

Барьеры были сломлены. В какой-то степени он и она уже знали друг друга, так как они соприкасались в воображении, в тайном желании в одинокие ночные часы. Сейчас не было никакой необходимости в притворстве или сдержанности.

Держа Софию в своих объятиях, Жак снова начал целовать ее с нежной медлительностью. Затем он покрыл ее лицо, шею и плечи поцелуями, которые были то короткими, то долгими попеременно.

С неистовой быстротой она начала приспосабливаться к его ласкам, слышать его желание в напряженном дыхании, смотреть в его глаза, которые теперь потемнели, как скопления грозовых облаков.

Затем на мгновение они прижались друг к другу, крепко-крепко, глубоко дыша, ее висок был рядом с его, как будто их мысли путешествовали чистым потоком от одного мозга к другому. Его руки обвивали ее гибкий стан. До сих пор он только касался ее плеч и спины, его теплые пальцы скользили по ткани платья, постепенно передавая тихое пламя коже, находящейся под нею.

Не было необходимости в каких бы то ни было объяснениях. Так как теперь она понимала, что его попытки установить контакт с ней, которые с самого начала раздражали и даже пугали ее своей прямотой, происходили не от какого-то злого умысла. В его объятиях не было и намека на опасность. Он был здесь просто потому, что его тело принадлежало ей.

Откуда-то снаружи послышался шум. София повернула голову, и Жак начал ослаблять объятие.

Это был звук металла о гравий, топот тяжелых ботинок. Она отступила еще дальше, прислушиваясь. Они услышали, как большая железная дверь со скрипом отворилась, и София повернулась, чтобы посмотреть на его лицо.

Десерней улыбался ей уголком рта. Эту улыбку она уже неоднократно видела раньше. Что она означала на этот раз, невозможно было угадать, так как его глаза были полны желания, без намека на юмор, иронию или протест, которые он, возможно, испытывал из-за вторжения. София коснулась его рта своими пальцами, он поймал их и прижал к своим губам.

Затем, освободив свои руки, она отошла в сторону от магического пространства, которое он занимал, и пошла по дорожке, ведущей от участка, поросшего папоротником. София попыталась заставить свой голос звучать, и, к ее удивлению, он был удивительно спокойным:

— Да, пальмовые деревья действительно хорошо здесь растут. Обратите внимание, они были посажены, когда мой дедушка был мальчиком… А, Вильямс, я надеялась, что вы где-то здесь. — Она повысила голос и прошла вперед, оставляя Десернея позади. — Я хотела бы, чтобы вы были так любезны и показали месье Десернею наши орхидеи.

Старый садовник только что вкатил пустую бочку через дверь и закрыл ее за собой.

— Конечно, миледи.

Когда она с садовником подошла к Жаку, говорить что-либо еще было выше ее сил. София помедлила у двери и притворилась, что смотрит на деревья, находящиеся снаружи или на низкие растения рядом с ее локтем, куда угодно, только не на Десернея. Он стоял, слушая, молча кивая и избегая ее глаз. Они оба испытывали напряжение, которое придавало нечто мучительное и прекрасное моменту. София знала, что в ее сознании сохранится образ их сплетенных фигур, запертых в теплом, влажном воздухе, едва двигающихся, в то время как скрытые импульсы поднимались в их телах, как сок по зеленым веткам растений, которые окружали их.

Наконец она сумела прервать монотонную речь Вильямса:

— Я думаю, пришло время…

Десерней, поблагодарив садовника, подошел к ней. София пожелала Вильямсу доброго вечера, и старик открыл дверь, чтобы они оба вышли, при этом неуклюже кивнув им, что означало поклон.

Снаружи прохлада вечера заставила ее задрожать. Жак увидел это и уже собирался что-то сказать, но они успели пройти только две ступеньки вниз по тропинке по направлению к фруктовому саду, когда увидели Форда, пробиравшегося сквозь пролом в изгороди с другой стороны. София могла видеть в наступающей темноте, что он нес что-то наброшенное на руку.

Он поклонился, приблизился и протянул Софии шаль.

— Прошу прощения, миледи, но мы подумали, что вы захотели бы воспользоваться этим. Я заметил, что прошло некоторое время с тех пор, как вы вышли из дома, а примерно в это время вечера становятся холодными.

— Очень любезно с вашей стороны, Форд. Спасибо.

Десерней сделал шаг вперед и взял шаль. Когда он укрыл ею Софию, Форд сказал почтительно:

— И я смею донести до вашего сведения, сэр, что ваша карета стоит у подъезда.

Десерней проигнорировал его намек. Продолжая держать ее за плечи, он наклонился к самому ее уху и спросил:

— Есть ли боковая дверь в дом?

София кивнула.

— Тогда идите прямо туда, вы не должны