сущность чисел помимо количества» (там же, 1020b 6). В «Категориях» в качестве четвертого рода качества анализируется тот же вид качеств, но с другой стороны – со стороны обусловленности качественной определенности предметов их фигурой или формой.

Перейдем теперь к анализу собственно аристотелевского понятия формы. Прежде всего заметим, что мы будем ограничиваться только теми его аспектами, которые так или иначе связаны с проблемой выявления связей формы и качества. Но обойтись без хотя бы кратких замечаний о различных функциях аристотелевского понятия формы нам не удастся. Мы не будем стремиться охватить все смыслы этого понятия, даже если это было бы и полезно для нашей задачи. Как справедливо заметил Ле Блон, «нет более сложного и более трудно охватываемого понятия, чем понятие формы: логическая унификация всех смыслов и всех употреблений пары “материя – форма” кажется невозможной» [85, с. 407]. Тем не менее можно вычленить определенные смысловые центры этого понятия, в поле которых находятся другие понятия, в том числе и понятие качества.

Хотя понятие формы проходит буквально через все аристотелевские тексты, однако, пожалуй, именно в VII книге «Метафизики» мы находим основные моменты его экспликации и связанных с ним трудностей. Поэтому рассмотрение нашей проблемы целесообразно начать с анализа некоторых мест этой книги[81].

Уже вокруг интерпретации общего замысла VII книги мнения исследователей расходятся. Наторп считал, что в этой книге форма подвергается прежде всего логическому анализу, но в гл. 7–9, стоящих особняком, Аристотель переключается на анализ связи формы с физическим миром [107, с. 388]. Согласно Трико, основная задача Аристотеля в этой книге – анализ формы и доказательство ее непорождаемости. Аристотель, считает Трико, и становление исследует (гл. 7–9) для того, чтобы показать, что форма не становится, не подвержена возникновению и уничтожению [133, с. 378]. Тем самым получает объяснение давно отмеченный исследователями факт резкого отличия глав 7–9 от всей остальной книги. Однако объяснение Трико было подвергнуто критике Обанком [30, с. 476]. Обанк высказал мнение, что цель этой книги скорее не в анализе формы вообще и ее непорождаемости, а в исследовании проблемы единства формы составных сущностей (τò σύνολον) и что Аристотель «неожиданно» анализирует движение лишь потому, что именно движение нарушает единство формы находящихся в движении сущностей. Мы считаем, что точка зрения Обанка лучше соответствует тексту VII книги. Действительно, основная проблематика всей «Метафизики» – эта проблема познаваемости бытия. Основной вид бытия, по Аристотелю – это сущность, «первая сущность» («Категории»). Но познаваемость сущности дана в форме постольку, поскольку сущность тождественна форме. В VII книге, действительно, анализируются не все сущности, а только преходящие чувственно воспринимаемые сущности[82]. Но такие сущности – да и не только такие – в общем философском анализе расчленяются на материю и форму. Однако, согласно Аристотелю, следующему здесь за Платоном, материя как таковая непознаваема. Поэтому центральная для всей «Метафизики» проблематика познаваемости бытия – как возможно мыслить бытие – сосредоточивается на проблеме формы таких сущностей.

Сущности подлунного мира или индивидуальные чувственно воспринимаемые, преходящие вещи наделены самыми разнообразными свойствами, качествами, которыми они отличаются друг от друга и с которыми связана их индивидуальность. Однако в понятие формы эта качественность подвижных вещей не входит, а если и входит, то не вся. Не любое качество определяет суть бытия вещи или ее «чтойность» (Лосев), входит в эту суть как ее существенная особенность, специфизирующая чистую сущность. В этот узел проблемы построения знания о таких сущностях, об индивидуальных вещах подлунного мира, вплетен и интересующий нас вопрос о взаимосвязи формы и качества.

Начнем его рассмотрение с анализа восьмой главы VII книги «Метафизики». Аристотель здесь прямо говорит о форме как качестве, понимая под качеством видовое отличие вещи. Вспомним, что такое значение качества является, по Аристотелю, основным и с него он начинает свою метафизическую – в отличие от «логической», данной в «Категориях», – классификацию качеств (Метафизика, V, 14, 1020а 33–1020b). Основная трудность связана здесь с поразительной разноголосицей переводов и интерпретаций. Мы процитируем это место по последнему русскому изданию «Метафизики»: «Так вот, – спрашивает Аристотель, – существует ли какой-нибудь шар помимо вот этих отдельных шаров или дом помимо [сделанных из] кирпичей? Или же [надо считать, что] если бы это было так, то определенное нечто никогда бы и не возникло. А [форма] означает “такое-то”, а не определенное “вот это”, делают же и производят из “вот этого” “такое-то”, и, когда вещь произведена, она такое-то нечто (τόδε τοιόνδε)» (VII, 8, 1033b 19–24). Комментарий уточняет, что «такое-то» означает видовое отличие как некое качество, а «вот это» есть определенная конкретная вещь. Мы понимаем основную мысль Аристотеля так: форма возникает в вещи тогда, когда она произведена. Вся схема процесса возникновения конкретной индивидуальной вещи такова: «вот это» (τόδε τι), т. е. этот конкретный предмет, становится «таким-то нечто» (τόδε τοιόνδε) в результате того, что на него «накладывается» форма как «такое-то» (τοιόνδε).

Уже чисто лингвистически мы видим здесь наложение, синтез, что можно выразить так: «вот это», подвергаясь воздействию «такого», становится «таким этим». В процитированном нами издании возникающий предмет назван «такое-то нечто», но, видимо, лучше было бы сказать «такое это», так как в названии результата процесса (τόδε τοιόνδε) звучит исходный конкретный предмет (τόδε τι), что проглатывается в неопределенном – и, главное, просто другом – слове «нечто». Из нерусских переводов-интерпретаций этого места остановимся только на двух, наиболее интересных для нашей проблемы. Во-первых, отметим, на наш взгляд, некорректность у Трико. Вот его версия тех строк, где Аристотель приравнивает форму к качеству: «В действительности форма означает вещь такого-то качества, и она не есть сама по себе нечто индивидуальное и определенное…» [133, с. 389]. Здесь первая часть фразы противоречит второй. Форма, как мы видели, это не вещь определенного качества, а само качество. Причем комментарий последнего русского перевода указывает, что имеется в виду качество как видовое отличие сущности. Но, вообще говоря, непосредственно, сразу не ясно, какое именно качество Аристотель имеет в виду. Мы этот вопрос разберем ниже.

Другой перевод, – скорее не перевод, а интерпретация, – Равессона заслуживает того, чтобы его привести здесь в нашем переводе: «Но нужно ли еще, – говорит Аристотель, – чтобы имелись формы вне отдельных объектов, чтобы имелись отдельно существующие сущности? Если бы было так, то настоящая вещь никогда бы не достигла существования, но приобрела бы лишь качество, так как эти сущности, каковыми представляют идеи, не означают ничего, кроме качества. Напротив, в реальном возникновении вещь, не будучи сама определяема качеством, обусловливает переход от неопределенности к качественной определенности» [113, с. 151]. Равессон весьма четко