опять пасет оленей. И с понедельника все повторится — оленевод продолжит пасти оленей".

— Платон, тебе не приходило в голову спросить, чего хочу я? — задаю этот вопрос и не знаю, как он отреагирует.

Поднимает голову, всматривается мне в лицо, но рук не отнимает.

— Чего? — переспрашивает, нахмурившись.

Мы с ним сегодня пытаемся разговаривать. Нам это, правда, нужно.

И, кажется, он готов слушать.

— Я тебе не верю. Ты знаешь, почему. Но и выставить тебя я не могу. Не потому что у меня нет для этого возможностей. Потому что это будет нечестно по отношению к ребенку, который должен скоро родиться. Если ты захочешь быть отцом, я не буду мешать. Но предлагаю тебе задуматься, а нужно ли тебе это все. Это ведь не игра, это на всю жизнь.

Конечно, это не то, чего Платон ждал, но пока все, что я готова предложить.

— А мы? — он тоже старается прояснить свое положение.

Тут я ему не помощник.

— Я не знаю. Меня это теперь не очень волнует. Насколько я помню, ты утверждал, что все, что тебя интересует в девушках — это их возможность удовлетворять тебя в интимном плане. У меня ее нет. Так что ничем тебе помочь не могу.

Лицо Платона приобретает встревоженное выражение.

— Почему? Тебе, что, нельзя сексом заниматься?

Пытаюсь как-то справиться с желанием расхохотаться.

— Платон, ты всерьез спрашиваешь, почему у меня на восьмом месяце беременности нет желания обслужить тебя во всех позах?

Я не знаю, как у кого, но я сексуального возбуждения во время беременности не испытывала. Совсем.

Он снова хмурится:

— Да не про это я! У тебя какие-то проблемы со здоровьем?

Как тут ответишь? На последних месяцах беременности гинекологи советуют избегать половых актов. Кроме того, у меня отекают ноги, мучает изжога, ребенок все время пинается, причем довольно чувствительно, я не могу самостоятельно обуться, если обувь — не сандалии. Чтобы слезть с кровати, нужно поперекатываться с бока на бок словно колобок. И да! Все о чем я мечтаю — это заняться любовью со знойным мачо!

— В последнем триместре врачи не рекомендуют что-то совать во влагалище. А отсасывать я тебе не хочу — не заслужил!

Мой ответ звучит возмущенно. Что я сморозила, я понимаю лишь после того, как сказала.

— Лен… — Платон поднимается, возвышаясь надо мной, — Можно попробовать анал. Ты мою рожу даже видеть не будешь, раз уж я тебя так бешу.

— Ты-ы-ы! — и дальше я не могу усидеть на месте и подскакиваю с кресла.

Движение было резким, и очень не понравилось дочери, потому что она сразу же зарядила мне по ребрам.

— Ой! — я схватилась за живот.

Платон поддержал меня, обхватив руками.

— Я пошутил. Черт с ним с сексом. Давай ты рожать подождешь. Рано еще.

— Дурак! — фыркнула я, не удержавшись.

Ребенок в животе успокоился, только Платон не спешил убирать руки.

— Чего ты в меня вцепился?

Он приблизил свое лицо к моему, и я уловила запах жевательной резинки. Клубничной.

— Я на испытательном сроке? Жить у себя не оставишь?

Я в очередной раз задохнулась от возмущения. Может, ну ее — толерантность? И правда, ему скалкой втащить?!

Отпихиваю от себя этого индивида.

— Даже не мечтай. Здесь полно гостиниц. А парень ты небедный. Заодно найдешь, кто тебе напряжение в самой главной мышце снимет.

Платон смотрит с укоризной.

— Лен, я приехал к тебе.

Но мой боевой запал только начал разгораться:

— Не помню, чтобы я тебя звала.

— Ты не звала. Ты сбежала. Я тебя полгода искал. Лен, хватит. Я тебя очень сильно обидел и напугал. Мне жаль. Я очень жалею о том, что случилось. И… я же нравлюсь тебе…

Пока говорит, одну руку кладет на поясницу, вторую — на плечо. Удерживая меня, начинает поглаживать по спине, поднимаясь вверх по позвоночнику. Лицо, словно с обложки модного журнала, склоняется ко мне. Его теплое дыхание касается кожи. Я делаю вдох. И это моя ошибка. Запах его кожи, смешанный с запахом хорошего парфюма, проникающие в меня, сбивают с толку. Потому что подсознательное бывает сильнее сознательного. И память воскрешает во мне его прикосновения. Там, у него в квартире. Среди цветочных лепестков. Его губы, его руки, тяжесть его тела его член внутри меня. Дрожь пробегает по спине, возрождая потребность принадлежать мужчине. Подчиняться. Ноги слабнут. Губы приоткрываются, чтобы ответить. А руки оказываются на его плечах, чтобы оттолкнуть. Да, именно для этого.

Но почему вместо гневного ответа мой язык встречается с языком мужчины, что меня обнимает? И руки не отталкивают — напротив, притягивают его сильнее? Так хорошо! Жар мужского тела обволакивает меня, я чувствую его силу.

И кое-что другое. Тоже чувствую. Очень твердое. Упирающееся мне в бок.

Это заставляет прийти в себя. По поводу секса я не пошутила. Гинеколог высказался по этому поводу очень категорично. Ничего такого мне нельзя. Если я не хочу вызвать преждевременные роды. А я не хочу. Я хочу, чтобы моя дочка родилась вовремя, сильной и здоровой.

— Пла-а-то-о-он, — почему я имя его произношу, как будто уже стону под ним?

Тем не менее, мне удается отвернуться.

И даже сказать:

— Не надо, — правда, это звучит как мяуканье голодной кошки.

Вдох-выдох.

И уже тверже:

— Мне нельзя.

Он не отпускает, утыкается лицом в мои волосы, пытается привести в норму дыхание. Я чувствую, как подрагивают его руки. Да и все его тело сотрясает дрожь.

— Мне нужно в душ, — говорит осипшим голосом.

Я же в состоянии только мотнуть головой в направлении, куда ему идти.

Оседаю на кресло. Не хочу думать о том, что он будет делать в душе. Голый. Со стояком, который вот-вот порвет штаны.

Как все так быстро свернуло не туда?

Или все изначально было не так, как надо?

Платон появляется минут через тридцать, завернутый в мое любимое полотенце. С утятами.

И тут я задаю вопрос:

— А где твои вещи?

Хромов немного опешил.

— Я, что, сумку не заносил?

Он это специально?

— А документы? Телефон? Карты, деньги? — вылетают из меня следующие вопросы.

Он трет ладонью лоб, а я разглядываю обнаженный торс, слепленный из литых мышц с камушками темно-коричневых сосков. На его коже блестят капельки воды. Чем я вообще занимаюсь?

— Подожди, — Платон скрывается в коридоре, возвращается через пару минут.

— Только телефон. И немного наличных. Остальное — в сумке. Сумка была в такси.

Озвучиваю то, что вертится на языке:

— Ты — специально!

Он в ту же секунду оказывается рядом. Заглядывает в глаза. Хорошо хоть руки держит при