— Вы можете сказать, в котором часу?

— У меня не было причин уточнять время.

— У вас были часы?

— Да.

— У вас они по-прежнему есть?

— Нет. Жизнь моя стала хуже из-за этих. — Он так и сплюнул с презрением: «Этих!» Слюна брызжет каждый раз, когда он вспоминает своих обидчиков с неподдельным, казалось бы, отвращением. — У меня и денег больше нет. Часы я заложил, наверное, с год назад.

— Вы имеете в виду тех же самых людей? Полицию? Правоохранительные органы?

— Американских федералов.

— Вернемся к Сьюзан. — Бергер не дает отклоняться от темы.

— Я смущаюсь. Не знаю, захотите ли вы знать, что было дальше, во всех подробностях. — Берет стаканчик пепси и зажимает в сероватых, похожих на червей губах пластиковую соломинку.

Неужели кому-то захотелось поцеловать эти губы?! Не представляю, как к такому мужчине вообще можно прикоснуться.

— Прошу вас рассказать мне все, что только припомните, — говорит Бергер. — Правду.

Шандонне опускает на стол стаканчик, и меня несколько выводит из равновесия рукав Талли, который снова появляется в кадре: он подносит зажигалку к очередной сигарете в губах убийцы. Интересно, нашему подозреваемому вообще-то приходит в голову, что Джей — тоже агент федеральной службы, один из тех, кто, по его словам, неотступно следит за ним и калечит его жизнь?

— Ладно, я все вам расскажу, пойду навстречу. Хотя лично предпочел бы этого не делать. — Изо рта вырывается струйка дыма.

— Прошу вас, продолжайте. Как можно подробнее.

— Какое-то время мы целовались, а затем быстро перешли к следующей стадии. — Он умолкает.

— Что вы подразумеваете под следующей стадией?

При нормальных обстоятельствах допрашиваемому достаточно сказать, что у него был секс, и все. В рядовой ситуации следователь либо прокурор, который снимает показания или производит первоначальный или перекрестный допрос, на том и поставит точку; особые подробности не имеют значения. Однако в нашем случае жертвы (Сьюзан Плесс и остальные женщины, в гибели которых мы подозреваем Шандонне) подверглись такому жесточайшему насилию на сексуальной почве, что возникает необходимость выяснить детали, узнать, как Жан-Батист вообще представляет себе половую близость.

— Мне бы этого не хотелось. — Он снова играет с Бергер. Желает, чтобы его упрашивали. — О таких вещах с посторонними я не разговариваю, и уж тем более в присутствии дамы.

— Для общего блага будет полезнее, если вы перестанете воспринимать меня как представительницу противоположного пола и увидите во мне прокурора, — говорит Бергер.

— Не могу говорить с вами и не думать «женщина», — мягко отвечает он, еле заметно улыбнувшись. — Вы очень хороши.

— Вы меня видите?

— Вообще-то я едва различаю предметы. Зато точно знаю, что вы хороши собой. Наслышан.

— Сэр, я бы попросила вас обойтись без дальнейших комментариев в мой адрес. Тут мы достигли ясности?

Он кивает, не сводя с нее взгляда.

— Сэр, что конкретно вы делали после того, как начали целовать Сьюзан? Вы ее касались, ласкали, раздевали? Касалась ли она вас, ласкала, снимала с вас одежду? Что именно? Вы помните, что в ту ночь было на ней из одежды?

— Коричневые кожаные брючки. Я бы сравнил их с цветом бельгийского шоколада. В обтяжку, но дешевкой она не выглядела. На ногах — полуботинки из коричневой кожи. Черный топ наподобие гимнастического костюма, с длинными рукавами. — Возводит взгляд к потолку. — Овальный вырез. Такие топы застегиваются между ног. — Он изображает, будто защелкивает кнопки. Гляжу на его пальцы, покрытые короткими бледными волосками, и сразу приходят в голову кактусы и ершики для бутылок.

— Это называется трико, — подсказывает Бергер.

— Сначала я даже немного растерялся: хотел коснуться ее кожи и не смог вытащить из-под брюк топ.

— Вы пытались сунуть руки под ее топ, но не смогли, потому что на ней было трико, которое застегивается между ног?

— Совершенно верно.

— Как она отреагировала на вашу попытку вытащить ее топ?

— Мое замешательство здорово ее повеселило. Она посмеялась надо мной.

— Высмеяла?

— Нет, в другом смысле. Сказала, что я забавный. Даже пошутила что-то о пресловутой прозорливости французских мужчин.

— Значит, она знала, что вы из Франции.

— Ну разумеется, — мягко отвечает Шандонне.

— Она знала французский?

— Нет.

— Это по ее словам или вы предполагаете?

— За ужином я поинтересовался, говорит ли она по-французски.

— Итак, она поддразнила вас насчет трико.

— Да. Поддразнила. Просунула мою руку к себе в штанишки и помогла расстегнуть кнопки. Помню, она сильно возбудилась, я даже немного удивился, что ее так легко привести в волнение.

— Как вы узнали, что она была возбуждена?

— Мокренькая, — отвечает Шандонне. — Знаете, мне не очень-то приятно вам все это рассказывать. — Его лицо оживилось. На самом деле он явно обожает говорить на такие темы. — Вы уверены, что я должен продолжать с такими подробностями?

— Прошу вас, сэр. Все, что сможете вспомнить. — Бергер тверда и неэмоциональна. Шандонне с таким же успехом мог бы рассказывать, как он разбирает часы.

— Я стал трогать ее груди и расстегнул лифчик.

— Вы помните, как он выглядел?

— Черный.

— В комнате горел свет?

— Нет. Но мне кажется, что лифчик был темным. Возможно, я ошибаюсь. Во всяком случае, не светлый.

— Как вы расстегнули его?

Шандонне умолкает, его глаза за темными стеклами сверлят видеокамеру.

— Просто расстегнул. — Его руки расцепляют невидимые крючки.

— Вы разорвали бюстгальтер?

— Конечно же, нет.

— Сэр, ее бюстгальтер был разорван спереди. Буквально содран.

— Это не моих рук дело. Видимо, после моего ухода пришел кто-то другой.

— Хорошо, давайте вернемся к тому моменту, когда вы сняли бюстгальтер. Брюки были уже расстегнуты?

— Расстегнуты, хотя все еще на ней. Я поднял ее топ. Видите ли, для меня большое значение имеет оральный контакт. Ей это очень нравилось. Ее было трудно остановить.

— Пожалуйста, объясните, что вы подразумеваете, говоря «ее было трудно остановить».

— Она начала хватать меня, шарить между ног, старалась стянуть с меня брюки, а я не был готов. Мне еще многое предстояло сделать.

— Многое предстояло сделать? Что еще вам предстояло сделать, сэр?