Мило кивнул.

— Еще год назад мы с мисс Йейтс тоже были близкими друзьями. Наверное, только поэтому я не застрелила вас и не передала ваше тело американцам. Я тоже хочу знать правду.

— Рад слышать.

— Дело в том, что я сама пыталась склонить ее к этому. Речь шла о продаже секретов. — Она с сожалением покачала головой. — Я бы очень удивилась, узнав, что Энджела продавала какие-то тайны китайцам. Скажу яснее, я в это не верю.

— Согласен, — начал он и остановился вдруг, поняв кое-что. «Еще год назад…» — О, так вот оно что…

Морель выпрямилась.

— Что?

Так вот с кем встречалась Энджела. Вот кто разбил ей сердце. И разбилось это сердце потому, что Морель дала понять — их роман был всего лишь средством склонить ее на другую сторону.

— Ничего. Продолжайте.

Француженка не стала настаивать.

— Нам Энджела ничего продавать не стала, но она работала с кем-то еще. Мы засекли ее встречи с одним человеком…

— Рыжебородым.

Морель нахмурилась, потом покачала головой.

— Нет. А почему вы это сказали?

— Всего лишь предположил. Итак?

— Тот, с кем она встречалась, был гладко выбрит. Немолод. Скорее, даже старик. А потом выяснилось, что наша общая подруга Энджела была вроде как двойным агентом.

Теперь уже удивился Мило.

— И на кого же она работала?

— На Объединенные Нации.

Он едва не рассмеялся, но сдержался — есть вещи, над которыми даже не смеются из-за их полнейшей нелепости.

— Вы имеете в виду Интерпол?

— Нет. Я имею в виду Организацию Объединенных Наций.

— Вообще-то, — Мило нервно улыбнулся, — при ООН не существует разведывательной службы. Может быть, она собирала для них какую-то информацию?

Француженка качнула головой.

— Мы тоже поначалу так думали. Энджела встречалась с человеком из ЮНЕСКО здесь, в Париже. Его зовут Евгений Примаков.

— Примаков? — тупо переспросил Мило.

— Вы его знаете?

— Нет, — слишком поспешно ответил он, пряча внезапный всплеск паники за неловким жестом.

«Евгений? Нет, только не это».

— И что дальше?

— Мы собрали кое-какую информацию. В прошлом Примаков работал в КГБ. Получил звание полковника. После известных перемен продолжил службу в ФСБ. В двухтысячном уехал в Женеву, где стал сотрудником одного из комитетов ООН. Сведений о нем мало, но известно, что в две тысячи втором с несколькими представителями Германии пытался учредить независимое разведывательное агентство. Необходимость создания такого органа они обосновывали тем, что Совет Безопасности может принимать взвешенные решения только в том случае, если будет опираться на информацию, предоставленную независимой разведывательной службой. В конце концов, вопрос даже не был поставлен на голосование. Китай, Россия и ваша страна ясно дали понять, что наложат вето на любое положительное решение.

— О чем я и говорю, — вставил Мило. — При ООН нет независимой разведки, на которую могла бы работать Энджела.

Морель кивнула, вроде бы соглашаясь с ним, и продолжила:

— В начале две тысячи третьего мистер Примаков исчез месяцев на шесть и всплыл в июле того же года в Военно-штабном комитете Совета Безопасности, точнее, в его финансовом отделе. И хотя штат отдела успел с тех пор поменяться, он остался на своем месте. Лично мне это представляется в высшей степени подозрительным.

— То есть вы хотите сказать, что этот русский, Примаков, возглавляет некое секретное агентство при Совете Безопасности? Нет, невозможно.

— Невозможно? Почему?

— Если бы в составе ООН действовала такая служба, мы бы о ней знали.

— То есть вы бы знали?

— Послушайте. — Мило почувствовал, что краснеет. — Последние шесть лет я работал исключительно по Европе. Если бы это поле перепахивал кто-то еще, я бы обнаружил чужака довольно быстро. Такое не скроешь. Каждое отдельное действие, может быть, и не бросается в глаза, но постепенно черных дыр становится больше, и их нужно заполнять. Через год-полтора остается только сложить факты — и вот вам новая организация.

— Не будьте таким самоуверенным, — улыбнулась Морель. — В семидесятые Примаков проводил для Советов весьма успешные операции в Германии. Помогал террористам из группы Баадер — Майнхоф. Уж он-то умеет работать без лишнего шума.

— Ладно. — Мило все еще не верил француженке по причинам, делиться которыми с ней не мог. И не только с ней, но и с Компанией, и даже с женой. — А теперь, пожалуйста, расскажите мне о полковнике И Лене.

— По-моему, мистер Уивер, вы и так уже все знаете. Может, сами и расскажете?

Он не стал упираться.

— Вы встречались с ним по уик-эндам в том самом коттедже в Бретани. Встречались, потому что работали с ним. Возможно, даже спали с ним — полагаю, этого было не избежать. Он приносил с собой лэптоп, и вы имели возможность брать оттуда все, что угодно. Пока правильно?

Диана Морель промолчала. Ждала.

— Мы знаем об этом, потому что за полковником вели наблюдение британцы. МИ-шесть. Те самые, что помогли полковнику, когда ему стало плохо на пароме. Заодно они скопировали жесткий диск. Вот так мы узнали, что у него были кое-какие документы из нашего посольства, которые он получил в коттедже от человека по имени Герберт Уильямс, или Ян Клаузнер. Рыжебородого. Мы заподозрили, что бумаги передала Энджела, и на основании этих подозрений установили за ней наблюдение.

— И поэтому мистер Эйннер убил ее?

Мило покачал головой.

— Вы не понимаете. Эйннер не убивал ее. У него не было такого задания. Нам важно было выяснить, кому она отдавала информацию.

Он вдруг заметил, что Диана густо покраснела. Нет, побагровела. Казалось, она вне себя от ярости. Тем не менее француженка сохранила самообладание.

— У вас найдется сигарета? — тихо спросила она. — Я оставила свои в кабинете.

Мило вытряхнул из пачки две штуки, щелкнул зажигалкой. Француженка затянулась, выдохнула, потом посмотрела на сигарету.

— Не очень-то они хороши.

— Извините. — Он прищурился, глядя на нее сквозь облачко дыма. — Вы разговаривали с соседями Энджелы? Она регулярно принимала снотворное, так что кто-то мог подменить таблетки в пятницу днем. Может быть, соседи видели в доме постороннего.

— Она что, принимала таблетки каждый вечер?

— Возможно. Не знаю.

— Ну, это неразумно. — Диана скользнула взглядом по столу, но пепельницы не было. — Вам показалось, что у нее депрессия?

— Я не заметил.