— Передам, — пообещал Мило, чувствуя себя неудобно из-за того, что ему нечем отблагодарить ее за помощь. И вдруг понял, что кое-что все же есть. Пусть даже и мелочь.

— Знаете, после вашего разрыва Энджела с головой ушла в работу. Она сама мне сказала. Но снотворное она принимала не из-за этого. И вы в ее смерти не виноваты.

Морель уже почти кивнула, однако в последний момент передумала, вспомнив, кто она и кто он.

— Разумеется, я не виновата. Виноваты вы.

Она поднялась, подошла к стойке и потянула Ламбера за рукав. Мило, оставшись за столом, кивнул в ответ на вопросительный взгляд Туриста, и тот вернул французам телефоны. Морель и Ламбер вышли в серую, сырую хмарь, а Мило и Эйннер еще несколько секунд смотрели в пустой проем.

Улица Давида д'Анжера — одна из шести улиц, которые, подобно лепесткам цветка, тянутся от площади, названной в честь великих европейских рек, Рейна и Дуная, проходящих вдалеке от Парижа. Договорились — точнее, так решил Мило, — что Эйннер останется в машине и будет вести наблюдение, а остальное сделает сам Мило. Диане Морель он доверял, хотя и не на все сто, но как поступит ее напарник Ламбер, оставалось только гадать.

— Пистолет понадобится? — спросил Эйннер.

— Если понадобится, значит, я делаю что-то не так.

Дом под номером 37 находился в начале улицы, указывая углом на станцию метро «Данюб», расположенную посередине площади. Найденный в квартире Энджелы ключ не подошел. Вместо номеров на табличке значились только фамилии жильцов, среди которых Мило обнаружил название мастерской: «Дунайский электрик». Он нажал кнопку.

— Nous sommes fermés, — ответил мужской голос.

Закрыто!

— S'il vous plaît. C'est une urgence.

Пожалуйста. Это срочно.

— Oui?

— Mon ordinateur.

Мой компьютер.

Мужчина не ответил, но трубка вздохнула. Щелкнул замок.

— Quatrième étage.

Четвертый этаж.

— Merci.

Войдя, Мило торопливо шагнул к лестнице, под которой стояли пять грязных мусорных бачков, и спрятался за ними. Из бачков тянуло тухлым мясом и гнилой капустой.

Где-то вверху, вероятно на четвертом этаже, открылась дверь.

— Hello?

Кто-то, недовольно ворча, протопал вниз по лестнице. В поле зрения появился старик. Спустившись вниз, он приоткрыл дверь, выглянул на улицу, пробормотал «дерьмо» и устало пошлепал назад. Хлопнула дверь. Мило выбрался из своего вонючего укрытия.

К счастью, седьмая квартира находилась на третьем этаже, так что проходить мимо мастерской не пришлось. Имя на табличке у звонка — Мари Дюпон — ничего не значило и было, по сути, французским эквивалентом Джейн Смит.

На всякий случай — а вдруг некая Мари Дюпон здесь все же проживает? — Мило позвонил. За дверью соседней квартиры гремел телевизор — там смотрели «Формулу один», — из седьмой же не донеслось ни звука.

Дверь была типичная для старых домов — тяжелая, с двумя застекленными матовыми окошечками, открывающимися изнутри, чтобы боязливый пенсионер мог разговаривать с незнакомым посетителем, не открывая дверь. И два замка.

Расчет не оправдался, он понял это с первого взгляда. Ключ подошел к замку в центре двери — повернув его, Мило услышал два громких щелчка, — но оставался второй, под ручкой, и где искать еще один ключ, он не представлял себе. Во всяком случае, под ковриком его не оказалось.

Черт бы побрал Энджелу с ее осторожностью. Дверная коробка, как и сама дверь, была старая и прочная, да еще и обита снаружи стальной полосой. Надежно и эффективно — в духе Энджелы Йейтс.

Мило тихонько спустился вниз и прошел в задний дворик. Начиная со второго этажа вверх уходили террасы, попасть на которые можно было через раздвижную стеклянную дверь. В пространстве между террасами имелось небольшое оконце, скорее всего, из ванной. Вдоль угла, по всей высоте здания, шла водосточная труба, однако, подергав ее, Мило так и не понял, выдержит ли она его вес. Подумав, он вернулся на третий этаж и позвонил в дверь шестой квартиры.

Через минуту окошечко открылось, и в нем появилось недовольное лицо молодого человека.

— Ce qui?[26]

— Э… — Мило изобразил смущение. — Вы говорите по-английски?

Француз пожал плечами.

— Немного.

— Отлично. Послушайте, я могу воспользоваться вашей ванной? Жду подружку, ее зовут Мари. Жду уже целый день. А сейчас она позвонила и, похоже, будет только через полчаса. Вы не против?

Молодой человек приподнялся — наверное, хотел убедиться, что незнакомец не держит в руке пистолет.

Мило показал руки и расстегнул рюкзак.

— У меня тут только смена белья. Честное слово, мне бы только отлить.

По-видимому, ему удалось произвести нужное впечатление, потому что хозяин шестой квартиры открыл дверь. Мило, придерживаясь выбранной роли, ткнул пальцем в предполагаемом направлении.

— Сюда?

— Да.

— Спасибо.

В ванной он прежде всего запер дверь и включил вентилятор. Прислушался. Судя по удаляющимся шагам, хозяин вернулся к телевизору.

Окошко находилось над ванной, на высоте головы. Рама покрылась слоем грязи, но шпингалет поддался легко. Мило достал клейкую ленту и засунул в рюкзак пиджак, галстук и рубашку. Рюкзак поставил на пол, возле унитаза. Оставшись в майке, он зажал рулон зубами и, встав на край ванны, просунул голову в окошко. От перил соседней, справа, террасы его отделяло два с половиной фута. Терраса шестой квартиры находилась слева, примерно в пяти футах. Далеко внизу — бетонированный дворик.

Окошко было узкое, но ему все же удалось, повернувшись на бок, выбраться из ванной по пояс. Сохранять равновесие в горизонтальном положении оказалось непросто, и он несколько секунд отчаянно болтал ногами, пока не зацепился за перекладину, на которой висела штора.

Тяжело отдуваясь сквозь стиснутые зубы и отчаянно потея, Мило протиснулся чуть дальше. Случайный зритель мог бы увидеть диковинную картину: выросший из здания человеческий торс, одной рукой опирающийся для равновесия о стену. Центр тяжести переместился наружу, и если бы рука подвернулась, Мило ждала бы верная смерть. Свободной рукой он швырнул ленту на соседнюю террасу, и она, размотавшись, ударилась о поручень.

Проделывать такого рода фокусы не доводилось давненько, и Мило вдруг понял, что номер не пройдет. Как справедливо и неоднократно указывала Тина, он располнел. И, как любил повторять Эйннер, постарел. И вообще, чего ради он болтается здесь, над Парижем, высунувшись из окна третьего этажа?