Вывод, к которому она пока что пришла, не касался качественной характеристики Брэдли, он заключался в том, что она сама невежественный человек и не знает не только литературы, но и жизни за пределами своего дома. Она поняла, что не имеет представления о том, как живут или думают люди, хотя уже давно признавалась себе, что больше чувствует себя как дома среди тех, кто находится по другую сторону двери, обитой зеленым сукном, чем среди своих, тех, которые считаются обитателями ее дома. И все же она не могла забыть, что она леди, чье родословное древо можно проследить до четырнадцатого или пятнадцатого века и чьи предки жили отнюдь не коммерцией, за счет которой существовали предки ее отца.

— Пойду отведу мисс Милли вниз, если сумею оторвать ее от щенка, — прервала Пегги ход ее мыслей, но ответа не дождалась, и, когда за ней закрылась дверь, Агнес почувствовала, как ее охватывает волна протеста, и она мысленно вскричала: «Они не должны были оставлять меня здесь совершенно одну. Это несправедливо. Я буквально разрываюсь!» Она не пыталась объяснить себе, почему она разрывается и в чем это выражается, а встала и быстро прошла через всю гостиную к высокому окну, из которого открывался вид на ночную природу и можно было разглядеть покрытую изморозью живую изгородь. Глядя на зимний пейзаж, она снова повторила: «Это несправедливо. А если я выкину что-нибудь глупое? Что тогда будет? Тогда все они тут же слетятся сюда, можете быть уверены».

Но какую она могла сделать глупость? Агнес отошла от окна, расправила плечи и подняла подбородок. Ничего глупого она не сделает, она знает свое место, и у нее хватит сил держать других на их месте.

Ужин удался. На стол подали баранью лопатку, жареную картошку, брюссельскую капусту и репу, почки в соусе, бекон, пирог с ветчиной и пирог со свининой, и все это увенчалось целым набором рождественских пудингов. Понравилось всем, и больше всех Милли, она вступала в перепалку с Робертом, и все очень веселились, слушая их.

Агнес попыталась было останавливать Милли, но потом поняла, что ее слова вызывают смех не потому, что смеются над ней, а потому, что получалось остроумно и занятно, и перестала выговаривать сестре.

Брэдли сидел напротив. Выглядел очень нарядным. Снимая рабочую одежду, он одевался весьма недурно, не как джентльмен, но все его вещи были хорошо сшиты из добротного, хотя и простого материала. Сегодня он надел серый твидовый пиджак с темными брюками, воротничок и галстук. Рубашка белая, галстук красновато-коричневый в крапинку. Руки, она обратила внимание, крепкие, правильной формы, ногти ухоженные. И он дышал весельем, которое не могло не заражать всех окружающих.

После ужина они сдвинули столы в сторону, Блум взял свой аккордеон, Хаббард подыгрывал на губной гармошке, и у них неплохо получалось.

Всех удивил Дейв, который вдруг сказал Магги:

— Станцуй-ка нам джигу, девочка.

Музыканты сменили мелодию и под зажигающие звуки Магги вышла вперед и стала танцевать. Агнес не видела раньше, как она танцует, и восхитилась ее пластикой. Она не поняла только одного: почему та держалась так прямо, не двигая плотно прижатыми к бокам руками?

Танец кончился, и Магги, давясь от смеха, сказала:

— Тысячу лет так не танцевала, весь дух вылетел, даже запыхалась, — и тут же обернулась к остальным гостям: — А теперь все танцуем лансье. Давайте, давайте! Все, все! — Она протянула руку Милли, Милли рванулась к ней, но ее остановила Агнес.

— Нет-нет, нельзя.

— Пусть, пусть потанцует. Чего в этом плохого? — раздался голос за ее спиной. — Пусть потанцует. — Агнес обернулась и увидела лицо Роберта, у нее часто задрожали веки, а он еще тише добавил: — И вы, мисс, тоже, присоединяйтесь. Это же Новый год, завтра можно все позабыть!

У нее перехватило дыхание, и она почувствовала, как краска заливает лицо.

— О, давай потанцуем, Агги, ну давай! — перед ней стояла Милли. — Брэдли покажет нам, как это делать. Покажешь, Брэдли? Ну давай. Мне так хочется потанцевать, ну так хочется, так хочется! Давай.

Что она могла поделать, когда, казалось, вся комната смотрела на них? Но когда она встала, перед ней оказался Дейв Уотерз, всем своим видом демонстрируя неодобрение: «Не делай этого, не роняй себя».

Роберт все заметил, и, взяв одной рукой руку Милли, другую протянул Бетти Троллоп, Бетти засмеялась, и они втроем выбежали на середину зала, приглашая всех встать в круг, и, когда Агнес встала со всеми, слева от нее встал Дейв, а справа — Пегги.

Не прошло и минуты, как стало видно, что лансье хоть как-то умеют танцевать только миссис Блум и Роберт, все покатывались со смеху, путая па, наступая друг другу на ноги, когда нужно было, подхватив руку партнера, раскрутить его, чтобы тут же отступить назад. Агнес показалось нарочитым, что Роберт ни разу не подхватил ее руки — он мог это сделать несколько раз, но ловко увертывался.

Позже, когда она, отдуваясь, как и все, присела перевести дух, она заставила себя улыбнуться, подумав, зачем он делал это так подчеркнуто? В этом не было нужды, все было бы совершенно естественно, совсем обычно. Один раз он даже специально повернулся так, чтобы оказаться к ней спиной. Что он этим хотел сказать? Он… он очень вызывающе ведет себя.

Без пяти двенадцать все толкались в зале. Роберт держал в одной руке кусок угля на белой бумаге, в другой бутылку виски, Пегги натягивала ему на уши воротник пальто, и он смеялся прямо в лицо Пегги. Она напутствовала его:

— Вот так, теперь тебя не схватят за уши. А теперь быстро на улицу! — И она, как сына, легонько подтолкнула его к двери.

Все кричали:

— На обратном пути не забудь прихватить с собой побольше удачи!

— А мне побольше денег, чтобы хватило построить дом, — со значением посмотрев на Магги, пожелал себе Грег.

— А мне здоровья и никаких забот, — с громким смехом крикнула Магги.

— Парня и хорошей работы для меня, Роберт, и все. Парня и хорошей работы, — попросила Бетти Троллоп.

Он понимающе кивнул ей и тоже рассмеялся.

И Милли хотела что-то сказать, но Агнес тут же одернула ее:

— Нет-нет, Милли. Успокойся и перестань, пожалуйста, прыгать.

Милли как ребенок переминалась с ноги на ногу, в нетерпенье подпрыгивала на носках, один раз наступила туфелькой на подол своего длинного платья и чуть не упала. Личико ее светилось счастьем, и Агнес подумала, что вряд ли она так радовалась за всю свою жизнь, и от этой мысли ей стало не по себе, грустно и с оттенком вины перед сестричкой.

— Правда, чудесно, Агги?

— Что, дорогая?

— Ну, праздник. Чудесный праздник. Правда, Дейв? — Она обратилась к Дейву, и он заговорил с ней в том же тоне, что и Агнес:

— Что ты сказала, моя дорогая?

— Какой чудесный праздник… Я сказала, какой чудесный праздник.