Он снова посмотрел на дядю и подумал: бедная Кэрри! У нее хватило смелости признаться перед смертью… Да, но теперь-то, когда он оправдан в дядиных глазах, теперь-то он мог бы вернуться? По-видимому, мог, но этого не сделает, о нет, ни в коем случае. То, что этот человек вышел из дому в такую ночь, да еще по такому поводу, говорит о том, что он все еще одержим всепоглощающей идеей служения Господу и, скорее всего, не оставит и впредь желания наставлять других на путь истинный, а для Роберта это невыносимо, а значит, нет и дороги назад, в мастерскую.

Но он уйдет куда-нибудь, и не откладывая в долгий ящик. Да, так будет лучше, потому что этой ночью он начал переходить разделяющее их пространство, и всего несколько минут назад она против собственной воли — ну, конечно же, очень даже против собственной воли — пошла ему навстречу, хотя хорошо знала, что из этого ничего не может выйти, — так же хорошо, как это знал он. Поэтому самое лучшее — это убираться отсюда подобру-поздорову.

Во всяком случае, у него не хватит сил бороться с самим собой, в какой-то момент в нем все взорвется, он обнимет ее, сожмет и прогонит одиночество из ее глаз. Боже, никогда еще не приходилось ему встречать такого одинокого человека, как она.

В других условиях к этому моменту они бы уже поженились, и он бы уже разделил с ней постель, но в то же время в других условиях он ни за что не встретил бы женщины, как она. Там, откуда он вышел, женщин такого склада не бывает. Хорошие женщины — да, прекрасные девушки — да, но совсем не такие, как она. В ней есть что-то такое, что не поддается его пониманию, что-то такое, что притягивает его, как магнит железные опилки.

* * *

На следующий день она спустилась вниз в семь часов утра и увидела, что он приподнял голову дяди и уговаривает его выпить чаю. Старик лежал теперь на софе, и Роберт сразу стал неловко извиняться:

— Я положил его сюда ночью, ему было очень неудобно на полу.

— Его еще вчера следовало уложить в постель. Как он?

— Думаю, ничего хорошего, у него жар и начинает лихорадить. Пожалуй… пожалуй, нужно отвезти его домой.

— Но как? В таком состоянии нечего и думать везти его в двуколке.

— Нет, я уже подумал об этом. Вы не будете против, если я позаимствую телегу? У нее высокие борта, и можно уложить его на дно. Они прикроют его от ветра.

— Да, конечно. Мы положим туда матрац и укутаем одеялами. Конечно же, это очень хорошая идея. Кстати, вы сами-то поспали?

— Да, немного подремал.

— Что-нибудь поели?

— Руфи позаботилась. Все они встали рано и тоже почти не спали. Не знаю, как мне извиняться за беспокойство.

— Ну что за глупости. — Она нетерпеливо повела головой, и при других обстоятельствах ее самый обычный для таких случаев ответ вызвал бы у него в глазах озорной огонек. Но сейчас он только посмотрел на нее и тихо проговорил:

— Я сидел всю ночь и думал. В этом доме таится что-то странное, он порождает истории. Мне так кажется.

Она очень серьезно посмотрела на него:

— Не думаю, что дело в доме, дело в вас. Где бы вы ни появились, происходят истории. Есть люди, созданные так, что с их приходом место меняет атмосферу и начинаются бури. Ну, ладно. — Она быстро сменила тон и энергично кивнула: — Пойду скажу, чтобы приготовили телегу. И с вами может поехать Хаббард. Он отвезет вас туда и пригонит телегу обратно, а вы оставайтесь с дядей до прихода доктора. Я уверена, ваша тетя будет рада, если вы побудете с ней. — Она на миг задержалась, словно ожидая ответа. Но он ничего не сказал, и она повернулась и выбежала из комнаты.

Понадобилось четыре человека, чтобы перенести Джона Брэдли в телегу и уложить на матрац. Он никак не реагировал ни на что, казалось, даже не замечал, что с ним происходит. Женщины постарались хорошенько укутать его одеялами. Одеяла были из семейного гардероба, белые, толстые, в атласных пододеяльниках. Роберт обратил на это внимание и подумал: «Это глупо, они же запачкаются». Он никогда таких не видел и без труда мог догадаться, что ни Пегги, ни Руфи, ни Магги в жизни не положили бы такую прелесть в грязную хозяйственную телегу.

Выезжая со двора и потом, спускаясь по подъездной дороге, он видел Агнес, стоящую у окна в зале. На ней было темно-синее платье, и, освещенная бледным светом морозного утра, в высоком оконном проеме она казалась картиной, вставленной в белую раму.

Он постарался переключиться на то, что ему предстояло. Что, если дядя умрет? В известной мере могут посчитать, что и это его вина. Скажут, бедняга пришел в такую жуткую ночь просить прощения, и никто не обмолвится, что тот сам был виноват с головы до ног — по мнению большинства людей, мертвые всегда правы. Да не таким уж и плохим, скажут некоторые, был старина Брэдли. Да, у него были недостатки, а у кого их нет?

Роберту уже не раз приходилось слышать подобные речи.

Когда они добрались до дома и тетя открыла заднюю дверь, она остановилась как вкопанная, ему пришлось успокаивать ее.

— Ничего страшного, тетушка. Ничего страшного.

Она подошла к телеге, увидела закутанного в одеяла мужа и охнула:

— Боже, где вы нашли его?

— Он приехал к нам в Форшо-Парк. Не беспокойтесь, только приготовьте постель.

Она побежала в дом и по пути крикнула:

— Тим, ты где? — Тим вышел из мастерской и тоже сначала не мог понять, что происходит, пока Роберт не позвал его:

— Иди, помоги нам.

Подойдя к телеге, Тим в недоумении переводил взгляд с Роберта на Грега и снова на Роберта и, наконец, задал вопрос:

— Так, значит, он нашел тебя?

Но Роберт не стал отвечать, только попросил:

— Помоги-ка нам, нужно перенести его на кровать.

Втроем они с трудом втащили на второй этаж неподвижное обмякшее тело. Когда Джон Брэдли уже лежал на кровати, Алиса сказала:

— Теперь я займусь им сама.

Они вышли из комнаты, спустились по лестнице, и Роберт сказал Грегу:

— Поедешь обратно, не завернешь к доктору? Скажи, очень срочно.

— Хорошо, — кивнул Грег, потом, помявшись, добавил: — Но сегодня утро после Нового года, он, наверное, только лег и будет злой как черт. Вряд ли он бросится со всех ног спасать больного.

— Скажи ему, дело серьезное. Не оставляй записки, дождись сам, хорошо?

— Хорошо. Ты вернешься к вечеру?

— Скорее всего да.

Грег и Тим вышли, и в кухню вошла Нэнси Паркин. Она немного помолчала и затем вмешалась в разговор.

— Подумать только, что нам преподнес Новый год. Значит, это ты его привез. Где он был? — спросила она.

— Вышел погулять.

— Ха, ты ничуть не изменился, или нет? Она тут с ума сходила, знаешь? Он искал тебя, верно? Хотел просить прощения за то, что весь грех возложил на тебя. Тим говорит, целыми днями только и бубнил: Роберт и Бог, и ничего больше.