Со всех танков ремонтники сняли оптику (годную), вооружение (пулеметы, если годны к использованию) и боеприпасы (патроны и снаряды), в цеха потянулись ремонтопригодные танки (то есть не сами потянулись, а их потянули танками), эмиссары Прибылова забегали по танкам, снимая необходимые запчасти. По совету Ивашина (еще один креативщик) вокруг шоссе пехотинцы и свободные танкисты, артиллеристы и саперы начали рыть танковые ловушки. Вырывается яма глубиной метра два, длиной чуть длиннее танка, с отвесными стенками, ах да, ширина, конечно же, чуть уже ширины танка. Потом яму застилают ветвями, сверху тент (тряпье, одеяла или обмундирование, снятое с мертвых) – это для того, чтобы перекрытие удержало землю и песок, сверху маскируется (трава, дерн, короче, по обстоятельствам).

И вот едет танк, едет, наезжает на яму и наехавшей стороной сваливается в яму, все, он оттуда не вылезет. Ловись, рыбка (то есть танк), большая и махонькая. Зимуй, фашист, на здоровье, удачи и долгих лет (в яме).

И результат, конечно, для нас кайф, для противника полный файф. Тут эту броненосную бандуру без подъемного крана или смекалки не вытянуть. Да и кто позволит фашистам заняться этим делом во время боя? А отогнав фашистов, мы запросто вытащим бронетачанки и снова в плюсе.

На всех танкоопасных направлениях ребята стали копать танкосажалки, какой-то креатив-менеджер из пехотинцев обозвал наши ловушки этим словом. А поляки-стахановцы нарыли этих ям по собственной инициативе и в незапланированных местах. Пусть немцы «порадуются».

Танкисты заняты оттаскиванием и закапонированием (зарытием) неподвижных немецких танков (ну тех, из которых можно стрелять).

Если что, ночью будем уходить, по карте, в 80 верстах от нас есть пограничная станция ЖД, вот и туда наведаемся попутно. Для того чтобы немцы не сразу прочухали наш отход, тут, в этом гостеприимном городке, останется усиленная рота пехоты, взвод саперов, и два танка T-III, ну, чтобы их прикрывать. Если немцы утром пойдут в бой, то рота должна пострелять из пяти обездвиженных танков, стрелкового оружия, саперы должны опять своим шрапфугасным хобби заняться, а танкисты просто будут прикрывать на отходе. Для мобильности ребятам оставляем четыре ганомага, три грузовика (опель блиц – это наша фирменная тачка) и три мотоцикла. В усиленную роту пехоты (командир Вахаев), кроме трех общевойсковых взводов и роты поляков Легостаева, входит полувзвод бесшумников с лошадями, десяток лопатко-минометчиков и два расчета немецких ротных минометов[226] (свежак, трофеи вчерашнего дня).

Ну а командиры полков и отдельных подразделений (кроме Прибылова и Калиткина, они заняты) собрались в одном из пока стоящих зданий и решили провести фильсовет (совет в Филях). Обсуждали, как напасть на приграничную станцию и как потом рвать когти на свою сторону, на территорию Правобережной Белоруссии. Пора нам этот туристический рейд заканчивать, а то от нас рожки да ножки останутся. Достаточно порезвились, гитлеровцы уже разозлены до предела, пора честь знать и ноги давать.

Кстати, выловил я Гогнидзе, чтобы обсудить новый продукт несумрачного гения Прибылова, сухопутные миноносцы.

– Автандил, ты миновозки и минометовозки Прибылова одобряешь?

– Конечно, товарищ капитан, если нет транспорта или наступать через лес, пришлось бы миномет тащить троим-четверым бойцам, разобрав на части, а так один, посвистывая, на велосипэде довезет. Остальные повезут мины, и быстрей, и сил потратят меньше, так что эти миновелосипэды хорошая идея. Был бы Прибылов женщиной, я бы его расцеловал и женился бы на нем, мамой клянусь.

Бусинка в голос хохочет, видимо, представила, как Гогнидзе ведет в ЗАГС Прибылова, фу!

– А апробировать не пытались? – говорю я, сбивая подлый хохот военветврача.

– Ты прямо какой-то нерусский, товарищ капитан, говори правильно. Не апробировать, а попробировать или испытать, – умничает Гогнидзе. – Да испытали, очень неплохо, минометчики только рады.

– Понял тебя, тоже мне, «чиста кровьний рюсский щеловьек», иди делами займись.

Сразу после окончания планерки приступили к обеду (чуть опоздали, конечно, время три часа дня), и после обеда дежурные пошли охранять и бдеть, а остальные командиры пошли проконтролировать то, чем занимаются бойцы.

А я и некий военветврач решили отдохнуть, сами знаете, ночи какие выдались, фиг поспишь с этими фашистами, какие-то вообще тупые гитлеровцы попались. Вытащив матрасы и одеяла, пошли в лес (мало ли, вдруг бомбардировщики налетят), и мы с Бусинкой… так сказать, легли спать.

27 июля 1941 года, где-то в Польше

(в 50–100 км от границы СССР).

Просыпаюсь от того, что кто-то (по традиции) вовсю ходит по моему лицу, ну, насекомое неустановленной конструкции, и я открываю глаза. Надо мной, давясь от хохота, стоит Петруха и какой-то травинкой щекочет меня. Идиот! Или дебил?

– Доброе утро, Онищук, у тебя что, инстинкт самосохранения отказал? Решил в камикадзу японскую сыграть? Чтоб тебя товарищ Сталин отозвал-переслал подальше отсюда! В Сибирь, ну, или Магадан!

– Простите, товарищ капитан, просто мы хотели на разведку пойти, вот и пришли к вам, спросить разрешения, а вы спите.

Я спросонок ничего не понимаю, в сердце агрессия к этому сукиному сынку, но потом, между мысленными матюками, вспоминаю, что нам ночью в бой, и потому сам просил разведчиков зайти к десяти часам. Хорошо хоть матерился про себя, не вслух, так и авторитет потерять можно, а иногда и приобрести, ну, как Старыгин.

– Хорошо, Петруха, как и когда хотите выдвигаться?

– Да прям сейчас, товарищ капитан, на двух броневиках и на трех мотоциклах.

– Может, тебе еще телеграмму дать вражескому командованию? Мол, так и так, его величество Петро Онищук выходит на разведку, посторонись, сынку?

– Не понял, чувствую, что сарказм, а в чем прикол, не чую, товарищ комдив.

– Ты, дорогой, вспомни, что тебе тут не там, ну не Белоруссия тут, и после наших приключений немчура начеку, на первом же посту спалишься. Нет, конечно, не перебьют вас, но уже узнают, кто вы. Поэтому возьмите лошадей, отбери из своих погранцов лошадеводителей и бойцов Бондаренки, сколько тебе нужно, да тропами вперед. Противник не должен прочуять, что Петро Онищук вышел в разведку. А дорогу вам покажет или Тарас, или Ковальчук, так что давай, иди.

– А что мне делать с моим восьмиколесным тарантасом? – и показывает рукой за окно. На улице действительно стоит какой-то странный агрегат, трансформер какой-то, восемь колес и пушчонка от Т-II. Тачанка эта выглядит покруче, чем ганомаг.[227] Если бы новые русские увидели этот джип, они бы быстро сменяли геленвагены[228] и мерсы серии S[229] на такие вот брутальные девайсы.