Митяй мигом вскочил на ноги и кинулся ко мне. — За пирожки я вам любого звероящера пархатого на лоскутки порву, пойдут гулять клочки по закоулочкам!

— Угощайся.

— А чего так мало-то? Тока два…

— Один тебе, один мне, — начал было загибать пальцы я, и оба пирожка исчезли в Митиной пасти до окончания моего предложения.

Только после этого он соизволил обратить внимание на печь. Обошёл её по кругу, оглядел со всех сторон, обнюхал, царапнул когтем, даже лизнул разок, а потом примерился и поднял заднюю лапу…

— Не сметь! — заорал я, замахиваясь на обнаглевшего волчару посохом.

Митяй догадливо шарахнулся в сторону, пометив какую-то одинокую берёзку, но, слава богу, не чужое имущество, данное мне в безвозмездную аренду. Пока он, насупившись, смотрел на большую палку в моих руках, я как можно короче объяснил младшему сотруднику происхождение самоходной печки и принцип действия посоха Деда Мороза.

— Ух ты, а пальнуть дадите?

— Митя, ты волк, у тебя лапы для прицельной стрельбы не предназначены.

— От так, как всё самое интересное, так сирота вечно в пролёте, — попытался всплакнуть он, убедился, что давлением на жалость меня не возьмёшь, и продолжил уже по делу: — А хоть на печке прокатиться можно? Или опять вы ехать будете, а я пешкодралом, язык на плече, позади вас пыль глотать?..

— Залезай, — широким жестом предложил я, места хватало.

— Благодать, — едва не замурлыкал Митя, запрыгивая ко мне и грея волчье пузо о ещё тёплые кирпичи. — Никита Иванович, вы б дровишек подбросили, а то угли прогорают. Самому же с комфортом ехать приятственней…

Разумно. Я слез с печи, поломал о колено пять-шесть павших веток потолще, сунув их в зев печки. Сухая древесина занялась быстро. Подкинув ещё на всякий случай (дорога длинная), я забрался к Мите, подвинул его с командирского места управления и скомандовал:

— На Стеклянную гору! Печка, вперёд! Надеюсь, маршрут знаем?

Печь пыхнула трубой, словно бы подтверждая заданный курс, и чухнула белым крейсером с места. Митяй радостно завыл, подняв морду к небу, по всему лесу тут же раздалось ответное волчье пение. Красиво, слаженно, с переливами, но, знаете ли…

Надо побыстрее возвращать парня в человеческий облик, а то его уже, кажется, своим считать начинают. И самое опасное, что натура у него увлекающаяся, решит побегать с волками до зимы, а потом мы его в отделении вообще не дождёмся. Хотя, быть может, так и зародились страшные сказки о милицейских оборотнях в погонах…

Поездка на Емелиной печи оказалась даже более комфортной, чем на сером волке.

В том плане, что развалиться можно было как угодно, места хватало, спину грело, и двигалась печь не в пример ровнее, иногда мне казалось, что мы просто парим над землёй. Не знаю, как там всё было устроено, может, на воздушной подушке, может, на гусеничном ходу, но скорости мы давали едва ли не вдвое быстрее.

Митяй, распахнув пасть и вывалив язык, счастливо пялился вдаль, а мелькающие пейзажи практически сливались в одно полуразмытое акварельное пятно. На сытый желудок меня разморило, я попробовал вздремнуть, но сон получился каким-то очень уж скомканным и бессмысленным.

Вроде как бабка даёт мне полотенце и чистое бельё, отправляя в баню, я захожу, а там на полке Кощей. Чёрный, обугленный, практически скелет, пытается отмыть свою лысую черепушку в отдельном тазике. Намыливает, трёт, ополаскивает, вода уже бурая от копоти и сажи, а череп просто разваливается у него в руках, словно сделанный из речного ила.

Поскольку лично я в снах не разбираюсь, то что бы это значило, даже предполагать не берусь. Печь плавно сбавила ход и остановилась. В мою щёку ткнулся холодный волчий нос, и остатки сна мгновенно разлетелись в стороны, как украинские девицы с Тверской при виде милицейского патруля.

— Приплыли, Никита Иванович, — почему-то предупредил меня Митя.

Хотя ведь вроде бы правильнее было сказать «приехали». Однако, открыв глаза…

— Приплыли, — тупо повторил я.

Печь остановилась, наверное, в ста метрах от Стеклянной горы. А вся дорога от подножия шагов эдак на пятьдесят-шестьдесят буквально шевелится от огромного количества змеёнышей. Разные — от метра до трёх, чёрные, коричневые, серые, пятнистые, полосатые, чешуйчатые, с шипастыми гребнями, уродливыми мордами и злющими глазками! Скрежеща зубами и шипя, змеиное войско словно бы только и ждало сигнала боевой трубы к атаке…

Но самое трогательное, что за ними на каком-то балкончике стоял дьяк Филимон Митрофанович Груздев, разодетый на европейский манер. Только не немецкого покроя, как у того же Кнута Гамсуновича, а скорее даже испанского. По крайней мере, на мой взгляд, выглядел он настоящим конкистадором.

— Стопорись, Никитка-участковый! — грозным, но по-бабьи тонким голосом начал петушиться дьяк, опуская подзорную трубу. — Пришла твоя смерть страшная, лютая, безвременная! Вот ужо и отольются тебе все мои слёзы, все обиды горькие, побои нещадные, аресты неправедные, поклёпы бесстыдные, враньё бессовестное, наезды беспонтовые, допросы бесстыжие…

Я подождал, пока он окончательно не выдохнется, и только тогда позволил себе спросить:

— Вам хоть платят за это?

— Чё? А-а, не… Энто я так, для души, — честно признался гражданин Груздев. — Тут за ругань не прибавляют ни копеечки, а вот за службу платят. Отчего ж не заплатить слуге верному за старание…

— И сколько получаете?

— Да уж поболее твоего!

— А точнее нельзя?

— Жизнь, — одними губами прошептал дьяк, но тут же опомнился и вновь повысил тон: — Хозяин мой и господин, великий царь и Змей фон Дракхен, через меня тебе, ничтожному, новый приказ передаёт. Всех его змеёнышей прям сей же час накормить досыта!

— Бизнес-ланч?

— Не понял?

— Не важно, — прокашлялся я, переглянулся с Митей и, чётко разделяя слова, потребовал: — Передайте Змею, что у него десять минут на капитуляцию.

— Чегось?!

— Белый флаг, возвращение пленников, явка с повинной, и тогда я гарантирую ему смягчение приговора.

Груздев поправил сползающий на нос кастрюлеобразный шлем, мазнул кружевным рукавом под носом и неуверенно сощурился, вздёргивая редкую бородёнку:

— Так и передать, чё ли?

— Так и передайте.

— Хорошо. А мне-то чё ж, жалко, что ли? — Он суетливо покивал и куда-то заторопился. — Ты уж тут не скучай, сыскной воевода, змеёныши больно голодные…

После чего нырнул в дверь, и это послужило сигналом к массированной атаке. Серо-буро-малиновое море злобных тварей в едином порыве поползло, побежало и запрыгало в нашу сторону. Митяй яростно зарычал, скаля белоснежные клыки…

— Никита Иванович, пустите, Христа ради! Дайте же душу отвести, так подраться охота, аж хвост судорогою винтом сводит!

— Пять минут, и назад, — строго предупредил я.

Серый волк счастливо завертелся на месте, а потом, распластавшись в длинном прыжке, обрушился на первые