Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она промямлила в ответ нечто невнятное. На этот раз Райан не торговался. Он, правда, поморщился, услышав цену, и отвел Миранду в сторону, будто бы для того, чтобы посоветоваться.
– Что все это значит? – прошептала она, их головы соприкасались.
– Я хочу удостовериться, что моей жене нравится то, что я собираюсь купить. Я стараюсь быть внимательным мужем. – Он склонился и поцеловал ее в губы, и только быстрота реакции спасла его от ее зубов. – Надеюсь, ты сумеешь со временем оценить это по достоинству.
Прежде чем она успела огрызнуться, он повернулся к продавцу:
– Мы ее покупаем.
Статуэтку завернули и уложили в коробку. От предложения отправить ее в гостиницу Райан отказался.
– Ничего-ничего, мы все равно уже возвращаемся. – Он взял сумку, обнял Миранду за талию, больно задев ее при этом одной из камер, висевших у него на плече. – Пойдем поедим мороженого, Эбби.
– Не хочу я никакого мороженого, – прошипела она, когда они снова оказались на улице.
– Захочешь. Надо подкрепиться. Нам предстоит еще один заход.
– Слушай, я устала, у меня горят ноги, мне до смерти надоели магазины. Давай я вернусь в отель.
– И пропустишь самое интересное? Мы направляемся в Барджелло.
– Прямо сейчас? – По спине побежали мурашки – от ужаса и от возбуждения. – Мы пойдем туда прямо сейчас?
– Придется еще немного поиграть в туристов. – Райан сошел с тротуара, чтобы Миранде было свободнее – они шли по очень узкой улочке. – Осмотрим место, прикинем кое-что. – Он подмигнул. – «Наедем на хазу», как выражаются в уголовных фильмах.
– «Наедем на хазу», – повторила Миранда.
– Где расположены видеокамеры? Насколько далеко от главного входа «Вакх» Микеланджело? – Хотя Райан и без того все знал в точности. Он наведывался сюда не один раз и в разных обличьях. – Какова ширина двора? Сколько шагов от лестницы до выхода? Когда сменяется охрана? Сколько…
– Хорошо, хорошо, я поняла, – замахала руками Миранда. – Только я не понимаю, почему мы сразу не пошли туда.
– Всему свое время, дорогая. Эбби и Кевин обязательно отправились бы сначала посмотреть город, так ведь?
Миранда вдруг посмотрела на все это словно со стороны: действительно, типичные туристы – камеры, путеводитель, сумки с покупками. По дороге он купил ей мороженое. Миранда на ходу лизала желтый лимонный шарик. А Райан бодро шагал рядом, вертел головой, любуясь старинными зданиями, многочисленными статуями, разглядывал витрины и вывески.
Может, в этом и есть смысл, нехотя признала Миранда. На них никто не обращал внимания, она уже сама готова была поверить, что гуляет по городу впервые. Как будто играешь в спектакле «Итальянский отпуск Эбби и Кевина».
Вот только актриса из нее никудышная.
– Красота, правда? – Он сжал ее пальцы, когда они очутились перед чудесным собором.
– Да. Брунеллески совершил настоящую революцию в архитектуре: он возвел купол без строительных лесов. Колокольню проектировал Джотто, но он, к сожалению, так и не увидел ее при жизни. – Она поправила солнечные очки. – Неоготический мраморный фасад – подражание стилю Джотто, но он был пристроен в девятнадцатом веке.
Она обернулась и увидела, что Райан улыбается.
– Что?
– Вы замечательный лектор, доктор Джонс. – Она опустила глаза, а он обхватил ее лицо обеими руками. – Нет-нет, я не издеваюсь. Это искренний комплимент. – Ее щеки вспыхнули румянцем. Какая она чувствительная. – Расскажи мне еще что-нибудь.
Если он все-таки издевается, то хорошо умеет притворяться. Ну что ж.
– Микеланджело ваял «Давида» во дворе Оперного музея.
– Правда?
Он спросил это так серьезно, что она невольно улыбнулась.
– Да. А еще он скопировал «Святого Иоанна» Донателло для своего «Моисея». Такой своеобразный комплимент. Но гордость музея, я думаю, его «Пиета». Фигура Никодема считается автопортретом, и выполнен он изумительно. А Мария Магдалина в той же скульптуре – хуже; очевидно, это работа одного из его студентов. Не вздумай меня целовать, Райан, – быстро проговорила она, закрывая глаза, когда его губы коснулись ее губ. – Это только усложнит дело.
– А разве оно должно быть простым?
– Да. – Миранда открыла глаза – В этой части – да.
– При других обстоятельствах я бы с тобой согласился– Он задумчиво провел пальцем по ее нижней губе. – Нас влечет друг к другу, и все могло бы быть куда проще. Но, кажется, не получается. – Он погладил ее по плечу, взял за запястье. Пульс у нее был короткий и частый – это хорошо.
Но он шагнул назад:
– Ладно, проще так проще. Иди-ка, встань туда.
– Зачем?
– Я хочу тебя сфотографировать, крошка. – Он снял солнечные очки и подмигнул. – Мы пошлем фото друзьям, правда, Эбби?
Это уже слишком, вздохнула она, но послушно встала перед огромным собором. Он пощелкал ее на фоне чудного бело-зелено-розового мрамора.
– Теперь ты меня сними. – Он протянул ей «Никон». – Просто жми вот сюда. Вот…
– Я умею обращаться с фотоаппаратом. – Миранда вырвала у него камеру. – Кевин.
Она отошла, навела фокус. Сердце чуть-чуть защемило. Он стоял такой красивый, высокий, темноволосый и победно улыбался в объектив.
– Теперь все?
– Почти– Он подозвал какого-то туриста, который с удовольствием согласился сфотографировать молодую американскую чету.
– Господи, какая глупость! – скривила губы Миранда, когда Райан обнял ее за талию.
– Это для моей мамы, – сообщил он и, поддавшись порыву, поцеловал ее.
Стая голубей взлетела в синее небо. У Миранды не было сил ни сопротивляться, ни защищаться. Его губы были теплыми и мягкими, рука крепко сжимала талию. Тихий вздох, вырвавшийся у нее, не имел ничего общего с протестом. Ей хотелось только одного: удержать этот миг подольше.
Ярко сияло солнце, воздух был наполнен звуками. Но стук ее сердца все заглушал.
Семь бед, один ответ, лихо подумал Райан и поцеловал ее ладонь.
– Извини, – без улыбки сказал он. – Не смог удержаться.
Он отпустил ее и пошел за фотоаппаратом. У Миранды подкашивались колени.
Райан вернулся, сунул фотоаппарат в сумку, взял Миранду за руку.
– Пошли.
У нее совершенно вылетело из головы, что у них есть цель, что они действуют по плану. Она молча кивнула и пошла за ним. У ворот дворца Райан, как заправский турист, достал из кармана путеводитель.
– Был построен в 1255 году, – прочитал он вслух. – С шестнадцатого века до середины девятнадцатого использовался в качестве тюрьмы. Казни проходили во внутреннем дворе.