litbaza книги онлайнСовременная прозаТолько для голоса - Сюзанна Тамаро

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 71
Перейти на страницу:

Знаешь, бывают сны, какие очень хочется увидеть. Они грезятся иногда наяву, а когда заснешь, ни за что не приходят. Вот и я все время мечтаю увидеть один такой сон. Будто долго пробираюсь сквозь снежную пургу, наконец вижу вдали огонек — освещенное окошко. Подхожу, заглядываю в дом. Там никого нет и очень уютно. Тогда я снимаю одежду, надеваю фланелевую ночную рубашку и исчезаю в огромной кровати под одеялом с рисунком в виде россыпи красных сердечек. И засыпаю, крепко вцепившись в одеяло. На улице валит снег, снежинки, кружась, опускаются на крышу. Я не задаю себе никаких вопросов, ничего не жду — просто спокойно дышу. Я счастлива, и больше мне ничего не надо. На какое-то мгновение возникает ощущение, будто я не только понимаю мир, но и сама вся в нем. Будто я — некая спокойная вещь среди других спокойных вещей.

И вчера ночью тоже, укрывшись холодными чужими простынями в гостинице и закрыв глаза, я опять подумала, как хорошо было бы, чтобы приснился такой сон.

Мне так сильно хотелось этого, что я почти не сомневалась — наконец-то мое желание сбудется.

Но приснилось мне совсем другое. Будто я сделалась вдруг маленькой-маленькой и оказалась в заточении в кукольном домике, у меня такой был в детстве: двухэтажный домик из какого-то легкого дерева, с окнами и дверями, со множеством столиков, стульчиков и всякой другой крохотной мебели. За обеденным столом сидела одна из моих кукол. Выглянув в окошко, я увидела свою комнату — там в разных углах валялись мои туфли, на письменном столе лежала раскрытая книга. Но, похоже, все это давным-давно было заброшено и покинуто. Тут я хочу что-то сказать, но не могу — нет голоса. Внезапно ощущаю сильный холод, возникший где-то внутри. Тогда подхожу к кровати и ложусь. Не знаю, сколько времени я лежу так, только мне слышится сначала тихо, а потом все громче голос ребенка.

И хотя слов его не разобрать, мне ясно, что он не говорит, а поет. Какую-то забавную песенку. Иногда пение прерывается веселым смехом. Я хочу подняться, пытаюсь шевельнуть рукой, ногой, но не могу и вдруг чувствую, что вся целиком нахожусь под какой-то ледяной плитой. Я пытаюсь закричать, но лед гасит мой крик. Однако он громко звучит в гостиничном номере, и я просыпаюсь.

Сейчас сижу в халате за письменным столиком у окна. Официант принес мне завтрак. Поев, почувствовала себя немного лучше. Посмотрела на часы, до встречи в аэропорту оставалось еще ровно четыре часа. Я почти машинально взяла лист бумаги с грифом гостиницы и сделала то, на что у меня никогда не хватало мужества. Написала тебе письмо.

Рим, 1 марта 1969

Уже прошло два часа, как я вернулась домой. Достала вещи из чемодана, отправила кое-что в стирку. Приготовила себе чай и выпила его, сидя перед выключенным телевизором. Мне не следовало начинать это письмо тебе. Все произошло из-за смятения, в минуту слабости. Вообще-то я человек сильный. Во всяком случае, многие так считают. Никогда ни малейших уступок ни в чем, никогда никакой нерешительности. И все же я уступила и теперь чувствую, что уже не могу вернуться обратно. Похоже, будто я открыла кран — вода течет, и у меня уже нет сил остановить ее. Банальное сравнение, но не могу найти другого, более подходящего. Впрочем, оригинальность никогда не была моей сильной стороной.

Обратно я летела вместе с директором агентства. Подождала, когда самолет взлетит, и объявила ему, что ухожу с работы. Он решил; что я шучу. И рассмеялся: «Этот конгресс по метеопатии явно подействовал на твою голову». Я с улыбкой ответила, что с головой у меня все в полном порядке. Я давно собиралась сказать об этом, так как долго размышляла о своем поступке. Он испугался моей решимости и спросил: «Но ты ведь вовсе не чувствуешь себя старой, не так ли? И прекрасно знаешь, что, хоть у нас и много новых молодых сотрудниц, ты все равно остаешься лучшей в агентстве. Все тебя любят, все уважают».

Я попыталась объяснить ему, что побудило меня на этот шаг: «Теперь, когда умерла моя мать, у меня нет больше необходимости работать. Она оставила мне состояние, которое позволит мне еще сто лет жить безбедно, ничего не делая». Я добавила также, что устала и мне больше не хочется носиться по всему миру, дабы переводить чужие беседы.

Тут он согласился со мной. Это вовсе не редкость, когда у женщины в моем возрасте наступает некоторое переутомление, но, если немного отдохнуть, отправиться в какое-нибудь путешествие, отвлечься, все снова придет в норму. «Почему бы тебе не съездить в Мексику? — заключил он. — Говорят, там очень красиво!»

Я улыбнулась в ответ, тронула его за руку. Двадцать лет совместной работы — словно двадцать лет в браке. «Альберто, — сказала я, — отныне есть только одно место на земле, где мне хочется быть, и это — мой дом».

Некоторое время он молчал, напоминая задумавшегося ребенка. Потом вдруг пристально посмотрел мне в глаза. И тихо спросил: «Так, значит, это любовь?»

В этот момент самолет входил в огромное облако.

Я думала о своем письме. И ответила: «Да, в каком-то смысле — да».

Оглядываю свою квартиру. Все здесь в полном порядке, можно сказать, в идеальном: знакомые именно таким и представляют мой дом. Красивая, со вкусом подобранная мебель, несколько старинных семейных вещиц, современная кухня. На столе в гостиной всегда свежие, красиво расставленные цветы. Возвращаясь после длительных командировок, я чувствую себя здесь, словно в укрытии. У меня есть тут свои любимые мелочи, свои привычки.

До прошлого года этажом выше жила моя мать. Обычно я поднималась к ней. Навещала после ужина. Проверяла, все ли в порядке, и возвращалась к себе. Эти посещения при столь близком соседстве были для меня, однако, не облегчением, а гнетом. Любовь. Наверное, именно ее и недоставало. Когда я была маленькой, мать заботилась обо мне, а когда она постарела, я ухаживала за ней. За столькие годы, однако, не помню ни единого жеста, ни единого слова, что позволило бы мне думать, будто в этом есть что-либо еще, помимо обязанности. Я могла бы, разумеется, восстать, воспротивиться. Но такое надо было сделать много раньше, в самом начале. Какой смысл бунтовать теперь, когда она так постарела? Что изменилось бы в моей жизни? Всю мою судьбу определила она. Мне не оставалось ничего иного, как следовать ее указаниям. Собака-поводырь — вот кем я всегда чувствовала себя; ласковое и спокойное животное, на которое все могут положиться. Смела ли я обмануть всеобщее доверие? Нет, не смела. Подлость, знаешь ли, обычно прощается, когда человек стареет. Тогда начинаешь думать обо всем, что можно было бы сделать, да так все это и осталось несвершенным. И жизнь твоя теперь выглядит определенной и спокойной, как непрерывная череда пустот и потерь. В ней многое могло быть, а на самом деле не было ничего. Бесцветный поток времени, вот и все. Теперь же я знаю — любовь требует сил. Надо быть мужественным человеком, чтобы любить. Но в детстве мне никто не объяснил это. Я никогда не видела своих родителей в иной ситуации, кроме как в деловой. Любовь существовала лишь в сказках. Волшебный напиток, преображавший маленькую пастушку, поцелуй, пробуждавший принцессу.

На улице я часто наблюдаю за девушками, молодыми женщинами. Они так не похожи на тех, что были в мои двадцать лет. И завидую им. Прежде девушки из хороших семей росли, чтобы стать примерными женами, читали нравоучительные книги и верили, что в них написана правда. Сколь часто в последние месяцы маминой болезни, когда она лежала, закрыв глаза, утопая головой в огромной подушке, я обнаруживала, что ненавижу ее. В таких вещах не следует признаваться, но так уж устроен кран — стоит открыть его, как из него выливается все. Я ненавидела мать за деспотизм, за то, что, дав мне жизнь, она затем отнимала ее у меня день за днем, каплю за каплей. Как можно ненавидеть несчастную старуху, лежащую при смерти? Ты посчитаешь меня чудовищем. Наверное, так оно и есть.

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 71
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?