Она с усилием подняла ресницы.

От сверкающей белизны стало больно глазам. Зина вновь закрыла их, но уже догадалась, что лежит в комнате, где стены выкрашены белой масляной краской.

Очевидно, это больничная палата. Тогда стал понятен и запах.

Это пахло йодом.

Здесь мысли ее начали путаться, как будто она много часов подряд усиленно думала.

Потом она услышала знакомый голос. И, вновь приоткрыв глаза, разглядела дядю Диму. Она видела его смутно сквозь ресницы – у нее не хватало силы поднять тяжелые веки.

– Дядя Дима! – позвала она.

Но дядя почему-то не услышал. Тогда Зина постаралась крикнуть громко, у нее даже заболело в груди от усилия и глаза заволокло слезами.

– Дядя Дима!

– Шевелит губами! – услышала она радостное восклицание. – Кажется, хочет что-то сказать.

– Возможно, – сказал спокойный, уверенный голос. – Пора бы начать говорить. Третий день лежит без сознания.

Кто-то коснулся ее левой руки. Зина ощутила холод в предплечий, запах спирта и легкий укол. От неожиданности она вздрогнула.

– О! – услышала она тот же спокойный голос. – Она уже чувствует. Это хорошо. Приходите завтра, товарищ Вихорев. Завтра она уже будет говорить. И не беспокойтесь, выздоровеет ваша племянница. У девушки удивительно мощный организм.

Главный врач городской больницы оказался прав. На другой день Зина смогла уже разговаривать с дядей.

И второй вопрос был о Липатове.

– Он тоже здесь, в городе, – сказал дядя Дима. – Из больницы уже выписался...

– А можно мне с ним поговорить? – попросила Зина.

– Только не сегодня, – вмешался главный врач. – Вы еще слабы, и всякие разговоры вам еще ни к чему.

– Успеешь поговорить, – успокоил дядя Дима. – Никуда твой Липатов не убежит.

– Вот, вот, – подтвердил главный врач, – именно – не убежит!

– Он арестован? – догадалась Зина.

Но тут главный врач замахал обеими руками и решительно выдворил дядю Диму из палаты.

– Это ты неплохо придумала, – говорил на следующий день дядя Дима, – что посылала из провала поленья с адресом, где тебя искать. Только твое "письмо" дошло до нас всего неделю тому назад – привезли рыбаки с низовьев. Нечего рассказывать, как все мы здесь обрадовались. Ведь целый год прошел, считали, что тебя уж живой нет... Конечно, сразу послали самолет к провалу. На озеро спрыгнул парашютист с рацией. Кстати, он и сейчас там сидит, жует твою зайчатину и ругается по радио почем зря, все спрашивает, когда мы его оттуда вытащим.

Дядя Дима поправил Зине подушку.

– Он и сообщил нам, что никого на озере уже не застал. Тогда я снарядил моторную лодку и покатил к устью речки Черной. Мы правильно рассудили, что это единственный путь, по которому ты будешь добираться до рудника, если уж сумела сама вылезти из провала. Но мы, наверное, так мимо вас бы и проскочили, Семен разглядел: "Похоже, люди на берегу!" Подплыли ближе, видим: от реки, по косогору вверх, карабкается на четвереньках человек и несет тебя на спине. Ты была без сознания, да и он немного соображал, так измучился и отощал от голода. Привезли мы вас на рудник, а оттуда самолетом в город, в больницу. Липатов быстро отошел, а у тебя, кроме перелома ноги, обнаружили еще и сотрясение мозга. Врач так удивляется, – дело прошлое, почему не сказать, – как ты еще там, в тайге не умерла.

– Липатов рассказал, как все случилось?

– Он нам много чего рассказывал, – многозначительно заметил дядя Дима, но то ты сама знаешь... Ему удалось тебя вытащить из реки, когда плот разбило на пороге. Он разглядел перелом на ноге, – такой сообразительный парень, а то была бы без ноги, – наложил лубок из коры. Да так умело наложил, лучше и не придумаешь. Тащить тебя по берегу через тайгу, через бурелом нечего было и думать, тогда он решил сплавить по воде. Плот сделать было нельзя, да и боялся он плыть по незнакомой реке. Так он столкнул в реку сухую лиственницу, прикрутил тебя к ней, зацепил за бревно шестом и пошел рядом по берегу. Ты плыла, а он шел. А когда попадалось трудное место, бом крутой или порог, он снимал тебя, перетаскивал по берегу, опять спускался к реке и опять искал подходящее бревно. Так и шел двое суток. Питался ягодой и тебя поил ягодным соком через воронку из бересты. Мы натолкнулись на вас, когда он обходил последний бом перед рудником. Он так обессилел, что уже ничего не слышал и не соображал, но упрямо тащил тебя вверх на берег. И дотащил бы, такой настойчивый парень.

– А o себе он все рассказал?

– Рассказал. Но мы многое уже знали: нашли того агента, который утащил карту из сейфа. Так что Липатова здесь уже ожидали вместе с его поленом.

– А что это за полено? – спросила Зина. – Мина какая-нибудь?

– Нет не мина, но не менее опасная и нехорошая штука, – дядя Дима, по-видимому, не хотела вдаваться в подробности, и Зина не стала настаивать.

– А где сейчас Липатов?

– Он в городском отделении МГБ. Его хотели отправить в Москву, на следствие, но он просил дать ему возможность поговорить с тобой, когда ты очнешься. Понятно, ему разрешили... Он нам про тебя тут таких вещей наговорил...

– Каких вещей? – не поняла Зина.

– Ну, каких... хороших вещей... – дядя Дима глянул на племянницу, как бы соображая, нужно ли ему говорить эти вещи или нет, и решил, что пока не нужно. – Кстати, – продолжал он, – ты не чувствуешь, что на твоей правой руке находится?

Зина с усилием приподняла руку и увидела на ней блестящее стальное кольцо.

– Снять не могли, – объяснил дядя Дима, – цепочку обрезали, а кольцо пока оставили, его наждаком резать нужно, решили пока тебя не беспокоить. Может, оставишь на память, вместо браслета?

Зина неловко улыбнулась.

– Он мне рассказал, – говорил дядя Дима, – да я что-то плохо поверил, будто ты могилу нашла... Николая?

– Хватит, хватит! – вдруг перебил дядю Диму вошедший врач. – Ну как вам не стыдно, товарищ Вихорев. Девушка, можно сказать, чуть не с того света вернулась, а вы ей про могилы. Вон у нее уже и румянец подозрительный появился. – А ну-ка, нянечка, дайте нам термометр. А разговоров на сегодня достаточно.

Через два дня Зина окрепла уже настолько, что могла сесть. Вечером, на второй день, к ней пришел Липатов. Он вошел один, – конвойный в белом халате, накинутом на гимнастерку, присел на табуретку за дверями.

Липатов сбрил бороду и усы и от этого казался Зине особенно похудевшим. Лицо его потеряло свою угрюмость, ее заменило выражение неуверенности. Как будто он боялся, что Зина не станет с ним разговаривать и прикажет ему выйти из палаты.

Она постаралась как можно приветливее протянуть ему руку. Он заметил кольцо наручника на ее запястье.

– Видите, – улыбнулась Зина, –какая крепкая память у меня осталась о вас. Никак не могу от нее избавиться.