— Стой! — крикнула она наконец, вырывая руку. — Да стой же!

Он остановился. Смотрел, как она тяжко переводит дыхание. Потом спросил:

— Почему ты терпишь это? Как ты…

— А что, я могу выбирать? — резко ответила она. — Ты пойми, это же не я их терплю — они меня! И то лишь потому, что я ведьмова прислужница… мологово отродье и ведьмовская прислужница. Что, думаешь, это всё от почтения к твоей леди Алекзайн? Просто они боятся её. И меня бы боялись, если б не бабка. А то видят, что я бабке ничего не делаю, ну и думают, что я ни на что не способна. Другая б на моём месте её давно отравила, а я её кормлю. Вот они и думают, что я ничто, что я это сама со страху…

— А на деле как?

Она отвернулась. Потом сказала глухо:

— Мать меня в колыбели удавить хотела. Она не дала.

Повисла неуютная, нехорошая тишина. Адриан пытался представить, как эта старая карга могла оказаться единственным существом в деревне, имеющим представление о сострадании, и не мог. Потом вспомнил незнакомца из трактира, который даром что был не из деревни, а о сострадании тоже ничего не знал, и снова разозлился. На Вилму — раз больше никого не было рядом.

— Это всё глупо, — выпалил он. — И неправильно, и… просто смешно!

— Тебе, может, и смешно, — сказала Вилма и пошла вперёд. Потом остановилась и, не оглядываясь, тихо сказала: — Извини… я… не права. Я не привыкла просто… Спасибо тебе.

И пошла дальше. Адриан смотрел какое-то время на пыльный подол её платья, на чёрные волосы, разлетевшиеся по плечам. Потом зашагал следом.

Он проснулся наутро с головной болью, как будто и в самом деле пил деревенский самогон и как будто тот и впрямь оказался непомерно заборист. Было пасмурно, в окно задувал ветер. Адриан какое-то время сидел в постели, устало моргая. Он не мог понять, который час. Рано, должно быть, раз Вилма ещё не ворвалась к нему под очередным дурацким предлогом. У Адриана остался осадок после вчерашнего происшествия в деревне. В тот день он больше не видел Вилму — ни её, ни леди Алекзайн. Гильбер сказал, что миледи принимает гостя, и Адриан не стал мешаться — ушёл из дома и до вечера просидел над обрывом, позволяя ветру яростно дёргать волосы и усиленно раздумывая, что ему теперь делать. Ничего так и не придумав, он вернулся в дом, когда уже смеркалось, забрёл на кухню перекусить, а потом почти сразу заснул. Новый день не обещал хоть чем-то отличаться от предыдущего. Надо было делать что-то. Надо было уходить.

Вот только куда?

Адриан оделся и спустился вниз. Дом казался пустым. Свет внизу не горел. Адриан неуверенно направился к двери и почти сразу услышал на лестнице шаги.

Он обернулся, почти уверенный, что это миледи, и тут же застыл, узнав эту тень, этот силуэт — и голос, обратившийся к нему:

— Вы поднялись наконец, юноша? Не чаял высказать вам своё почтение. Позвольте заметить, однако, что спать до полудня в вашем возрасте чревато для здоровья самыми неприятными последствиями… лет через десять. Впрочем, вряд ли вы загадываете так далеко.

— Вы… — Адриан внезапно осознал смысл его слов и переполошился: — До полудня?! Я не знал, что уже так поздно!

— Я тоже — лёг с первыми петухами, знаете ли. Ваша хозяйка оказалась поразительно несговорчивой, и убеждать её пришлось куда как дольше, чем я рассчитывал.

Адриан почувствовал, что краснеет. Кто бы ни был этот человек и что бы ни было нужно ему от леди Алекзайн, это, бесспорно, его и её дело; Адриан не собирался в это вмешиваться, хотя чем он больше думал об этом, тем сильнее краснел. К счастью, в полумраке это вряд ли было заметно.

— Однако мне уже пора. С вашей миледи я попрощался. Вы, я так понимаю, меня проводите? — в голосе незнакомца слышалась насмешка. Адриан не ответил ему и не шевельнулся, когда он прошёл мимо и раскрыл дверь. И только когда дневной свет хлынул в коридор, Адриан наконец увидел этого человека.

Он был выше среднего роста, довольно хорош собой, хотя, пожалуй, полноват, что было несколько странно после его болтовни о здоровом образе жизни. Лицо у него оказалось гладко выбритое, с мягкими, даже вялыми чертами, и потому на нём особенно выделялись острые и живые глаза. У него был характерный нос уроженца юга, хотя выговор по-прежнему казался Адриану незнакомым. Оружия при нём Адриан не заметил.

— Почему вы вчера ничего не сделали?

— Прошу прощения?

— Вчера, — повторил Адриан, не сводя с него глаз. — В трактире. Когда местные стали цеплять… эту девушку. Вам было всё равно?

— Помилуйте, — засмеялся мужчина; улыбка открывала крепкие зубы и пускала лучики от глаз, но создавала неожиданно жёсткие складки в уголках рта. — С чего бы мне вступать на защиту служанки в кабаке? К тому же она, если не ошибаюсь, была с вами.

Адриан закусил губу, но взгляд не отвёл. Мужчина мягко улыбнулся и, подняв пухлую руку, сжал и разжал пальцы.

— Я не воин, мальчик, и не кулачный боец. Я лекарь. Мне надо беречь руки. К тому же ты прекрасно справился сам. Как рука, кстати, не болит?

Адриан машинально перевёл взгляд на свой кулак — и с изумлением увидел ссадины на костяшках пальцев. Будто не веря своим глазам, он недоуменно потёр их — и поморщился от боли.

— Промой, — посоветовал человек, назвавшийся лекарем. — И береги руки.

— Как вы бережёте? — презрительно бросил Адриан.

Улыбка мужчина стала странной.

— Не совсем так. Но все мы должны беречь то, что приносит наибольшую пользу нам и тем, кто нас окружает. У меня это руки. Промой ссадины, не шути с этим. Мне случалось видеть людей, умиравших и от меньшего.

Он нахлобучил на голову шляпу, которую до того держал в руке, и вышел за порог. Адриан, помедлив, ступил следом и смотрел, как кучер выводит для господина коня — рыжего мерина, такого же упитанного и холёного, как и его хозяин. Интересно, что могло понадобиться этому хлыщу от леди Алекзайн? Неужели… неужели она чем-то больна? От этой мысли Адриан застыл. Она была такой бледной, и эти круги под её глазами…

— Загляни к Роджу, — крикнул Адриан, когда лекарь уже повернул коня к воротам.

— Что ты говоришь, мальчик?

— К Роджу загляни. К тому человеку, который… которого я вчера… — Адриан запнулся и решительно закончил: — Которого я поколотил.

— А, — лекарь криво усмехнулся. — Как благородно с вашей стороны, мой лорд. Но в этом нет нужды. Я ещё вчера осмотрел его, когда вы ушли. Это всего лишь вывих.

— Правда?

— Да. Оклемается через неделю.

И не успел Адриан высказать свою самую горячую радость и искреннее облегчение по этому поводу, когда пространство над обрывом рассёк крик:

— Помер! Помер!

Вилма бежала вверх по склону, путаясь в юбках и спотыкаясь. Адриан подумал, до чего же это неудобно для девчонок-прислужниц — носить такие юбки. Помер. Кто помер? Кто мог помереть, если лекарь сказал, что всё будет в порядке?