Вилма оказалась перед ним и вцепилась в его предплечье обеими руками. Её разные глаза были широко распахнуты, в них был страх, отчаяние, гнев и едва сдерживаемое злобное торжество.

— К-кто? — с трудом выговорил Адриан, не пытаясь её оттолкнуть; кучер и остановившийся в воротах лекарь внимательно наблюдали за ними. — Кто помер?

— Родж, — выдохнула Вилма. — Родж помер! Скотина эта! Помер совсем…

— От чего? — довольно резко спросил лекарь, избавив Адриана от необходимости выдавливать этот вопрос из себя.

— К колодцу с ночи пошёл, сушняк его замучил или что — а всё пить меньше надо было! Да рука-то одна, другую на перевязи носил — ну, и не удержал ворот одной-то рукой. Его, видать, рукояткой по роже долбануло, вот он и кувыркнулся в колодец. А дело ночью было, никто ничего не слышал — только утром увидели, а он уже и утонул…

— Да, — покачал головой лекарь. — Потрясающее невезение. Жаль парня.

— Не жаль, — прошипела Вилма и вскинула на лекаря взгляд, который не мог выдержать ни один человек на свете. Лекарь не отличался от других и отвернулся. Нахлобучил шляпу ниже.

— Незадача, — пробормотал он и выехал со двора, не удостоив Адриана словами прощания. Но тот этого не заметил. Он даже хватку Вилмы едва замечал. Он только думал о том, что она сказала.

Утонул. В колодце утонул. Рукояткой по роже долбануло. Одной рукой не удержать. А рука-то одна.

Из-за Адриана — рука одна. А другая на перевязи. Зажила бы через неделю.

— Он… ты не жалей его, — будто издалека, услышал он голос Вилмы. — Он подонок был. Он меня, когда я меньше была… а! к Мологу его… Не жалей. Слышишь? И меня не жалей. Мне-то что — я всегда в деревне всем несчастье приношу, это давно известно.

— Не ты.

— А? — она как будто удивилась, что он заговорил.

— Не ты, — с неимоверным трудом выговорил Адриан, высвобождая свою руку. — Это не ты… в ответе. Это я.

«Я всегда в ответе. За всё».

Не видя ничего перед глазами, Адриан развернулся и побрёл обратно в дом. У него болели костяшки пальцев.

— Миледи…

Она сидела у окна, в точности как позавчера, и читала книгу — ту же самую, может статься, что ту же страницу. Тысячу лет она уже так сидела и просидит ещё тысячу лет, неизменная, вечная, невозмутимая и прекрасная, как Гилас в своём чертоге.

— Миледи, — сказал Адриан, — я убил человека.

Она подняла на него глаза, и в них мелькнуло слабое, мимолётное любопытство.

Только любопытство и ничего больше.

— В самом деле? — спросила леди Алекзайн. — Как же это произошло?

Он рассказал. Она слушала, не перебивая и не кивая, глядя на него с прежней внимательной нежностью. Так мать слушала бы бессвязный лепет ребёнка о том, как здорово он провёл это утро. Адриан сам не знал, чего ждал от неё — страха, гнева, может быть, смятения, или пощёчины, или исполненного отвращения взгляда с приказом убраться вон… или, может быть, он ждал, что она обнимет его, прижав его лоб к своим коленям, и скажет, что он не виноват. Что он не в ответе, он ни при чём. Что это просто несчастная случайность.

— Вот видишь, — сказала леди Алекзайн, когда он умолк и поднял на неё взгляд. — Я же говорила.

— Говорили что, миледи? — с трудом выговорил он.

— Что ты можешь сделать всё, что угодно. Скажи, это ведь было легко? О чём ты думал, когда бил этого человека?

— Я его не бил! Я просто… просто угомонить его хотел, а он упал неудачно и… ну я ведь уже рассказывал вам!

— О, Адриан, — вздохнула Алекзайн. — Я знаю, что ты рассказывал мне. Но ты, увы, сам не понимаешь, что в твоём рассказе правда, а что вымысел. Поначалу всегда так.

— Но я не собирался его убивать!

— Конечно. Конечно, милый. Ты и не убил его. Что ты так смотришь? Разве ты воткнул этому человеку нож под ребро, или отравил его, или сломал ему шею?

Она действительно ждала ответа.

— Н-нет, — неуверенно проговорил Адриан, по непостижимой причине чувствуя себя загнанной в угол дичью. — Я только…

Он смолк, когда она встала и подошла к нему. И снова почувствовал, как впадает в оцепенение, стоит ей оказаться от него на расстоянии вытянутой руки — будто от неё веяло сковывающим холодом, но на самом деле это было так тепло.

— Ты обладаешь огромной силой. Тебе вовсе не обязательно убивать человека, чтобы убить его, Адриан. Довольно одной лишь несмертельной раны. И даже меньшего.

Внезапно он наконец понял, что ошарашило его в ней. Она говорила так спокойно, так деловито и уверенно, будто они были на уроке естествознания, и она лишь водила прутикам по внутренностям заживо вспоротого лягушачьего брюха. От этой мысли Адриана затошнило, и он сделал то, о чём ещё утром и помыслить не мог бы — он отступил от леди Алекзайн на шаг.

Кем всё-таки был этот человек, которого она приняла прошлой ночью?

— Но я же не хотел этого! — закричал Адриан. — Я не хотел его убивать! Я никого не хочу убивать! Всё равно как!

— Во-первых, вовсе не всё равно, — сурово сказала Алекзайн. — А во-вторых, это первое и главное, чему тебе придётся научиться в самом скором времени. Иначе ты не сможешь выполнить клятву, которую дал мне.

Упоминание о его обещании будто обухом огрело Адриана. Он не помнил уже, что и когда ей обещал, знал только, что это не те клятвы, которые можно нарушить. И он понял — только начинал понимать, — что, кажется, попал в беду.

— Чему мне придётся научиться? — хрипло спросил он.

Прикосновение её пальцев к его щеке было едва ощутимым, будто прикосновение паутины, слегка задевшей лицо.

— Хотеть, — мягко сказала Алекзайн.

И его так тянуло поверить ей. Сделать всё, как она просит, как она приказывает, сделать и… насладиться этим.

Захотеть насладиться этим.

Но она ведь даже не спросила имени человека, который этой ночью умер по его вине.

И когда он думал об этом, в его затуманенном сознании всплывало что-то ещё, что-то важное, такое важное, о чём он то и дело забывал…

Её глаза расширились за миг до того, как он вздрогнул. Адриан не заметил этого, а если бы и заметил, не сумел бы правильно истолковать. Он только непроизвольно сжал кулаки так, что ободранные костяшки заныли сильнее, и выпалил:

— Прежде всего прочего, миледи, я должен разыскать своего брата. Он старший теперь… а я второй по старшинству. Я должен узнать, что с моей семьёй и с моим…

— С чего ты взял, что твой брат ещё жив? — перебила его Алекзайн, и её голос прозвучал так равнодушно, что на долю мгновения Адриан словно очнулся и увидел её как в первый раз, не такой, совсем не такой, какой она была в закатных лучах, когда ветер шевелил пряди её волос, смешивая чёрное с рыжим, и страницы шелестели под её белыми пальцами…