залив, куда спускается своим языком ледник Петерсена, – это вовсе не Ледяной мыс. До того оставалось еще не менее десятка километров иссеченного фьордами берега. Как исследователю Арктики, мне еще предстоит многому научиться. На полпути к мысу Петровского берег разрезает безымянная река, которую мы легко перешли вброд в болотных сапогах. Мы окрестили ее рекой Боярского. Незадолго до того, как мы подошли к реке, Джордж нашел еще один медвежий череп, наполовину засыпанный галькой и покрытый слоем мха. Рядом лежал череп тюленя, а еще дальше – дельфина или морской свиньи. Весь берег у подножия обрыва был завален костями тюленей, моржей, белых медведей и китов. Под таявшими снежниками, прячущимися на склонах гор и в узких расщелинах, вероятно, находилось еще больше костей, накопленных за века. Весь берег усыпан ребрами и позвонками китов. Покрытые зеленым слоем мха, питающегося содержащимися в костях фосфатами, они были хорошо заметны на фоне сероватого гравия.

Мы пересекли реку и двинулись дальше по краю плато. Не встретив по пути ничего интересного, мы дошли до самого мыса Петровского, где к нам присоединились Евгений и Константин. Они шли далеко впереди, но потом вдруг внезапно остановились и спешно двинулись в нашем направлении. Невероятно взволнованные и напуганные, они сказали нам, что видели медведя. Медведя? Я бы тоже хотел его увидеть! Наведя бинокль на то место, куда они указывали, я пытался разглядеть зверя. И точно! На моховой кочке я обнаружил белого медведя, который лежал на спине и спал, как щенок, с раскинутыми лапами. Русские сказали, что идти дальше нельзя. Трудно предсказать, как поведет себя разбуженный зверь. «Медведь – таинственное животное, – сказал Николай, – и очень опасное». Он считал, что здесь нам не пройти. Джордж пытался слабо протестовать: «Но ведь у нас есть ружья?» Но даже ему было не по себе. Во время своего пребывания на Шпицбергене он почти не сталкивался с медведями и потому плохо знаком с этим животным.

И что же теперь делать? Если мы не можем идти дальше, то придется возвращаться. От мыса Петровского мы шли поверху, по плато, и по дороге наткнулись на остатки палаточного лагеря. На земле валялись консервные банки, гвозди, провода, обрывки палаточного брезента и кирпичи. Неподалеку я обнаружил пару деревянных лыж. Евгений сказал, что тут был лагерь геодезистов. По словам Евгения, этому лагерю более 40 лет, а жившие в нём люди производили замеры для топографической карты, которой мы сегодня пользуемся. Я попробовал было осмотреть лагерь еще раз, но Николай считал, что нам надо спешить. Хотя медведь навряд ли стал нас преследовать, расслабляться было рано.

Вечером мы уютно устроились вокруг костра, когда Николай внезапно закричал: «Медведь! Медведь!» Никто ничего не увидел, но он помчался в хижину, чтобы взять ракетницу. Оказалось, что это был тюлень в полосе прибоя. Все рассмеялись, и Николай тоже оценил юмор ситуации. Когда спокойствие было восстановлено и мы снова расселись у костра, Евгений стал рассказывать о своем увлечении мистической стороной археологии: Гиперборея – таинственная страна Севера и археологические изыскания, которыми занималась во время Второй мировой войны нацистская организация «Аненербе». Не переводя дыхания, он поделился с нами и своими этническими взглядами. Джордж взвился: «Это явный перебор по части оккультизма и бредовых теорий!» Тема задела его за живое, и он продолжал раздраженно и язвительно: «Как можно повторять эту чушь про определение этнических различий с помощью измерений формы черепа! Он, совершенно не стесняясь, черпает идеи из XIX века – и это человек науки! Такие взгляды подавлялись годами и вот теперь снова выплыли на поверхность. Эти люди просто продолжили с того самого места, где их предшественники остановились в 1917 году. И мы вынуждены работать с ними!» Меня это всё не слишком волновало. Мне, скорее, нравилось слушать Евгения. Он говорил с воодушевлением, и одна историческая байка следовала за другой. Евгений действительно разговорился. Как правило, люди не спешат рассказывать о своих интересах, и обычно немногословный Евгений продолжает меня удивлять.[61]

30 августа 1995 года, среда

Когда мы проснулись, над нашими головами бушевал ураган, ветер яростно стучал по крыше хижины. Балки заметно гнулись, и пластиковые окна трепетали на ветру. Зашедший в хижину Виталий сообщил мне, что палатка North Face скоро улетит в космос. Ее почти расплющило, и на арочные каркасы приходилась огромная нагрузка. Ветер был такой сильный, что, несмотря на здоровенные коряги, на которых мы с Джорджем закрепили растяжки, наша палатка почти стелилась по поверхности. Шатровая палатка русских, наполненная ветром, словно парус, на последних растяжках парила в метре от земли, пританцовывая в порывах ветра. Мы бросились спасать палатки, и нам, наконец, удалось прижать их к земле. За завтраком я почувствовал, что меня бьет озноб, и, понимая, что заболеваю, опять забрался в спальный мешок. Шторм расходился всё сильнее. Джордж вышел наружу, чтобы принести оставшиеся вещи из расплющенной палатки. Вернувшись, он укрепил пленку на окнах клейкой ремонтной лентой, ведь, если ветер начнет задувать под крышу нашей хижины, нам всем настанет крышка. Я вспотел и решил не вылезать из спального мешка. К 2 часам дня ветер полностью сорвал пластиковую пленку с крыши. Сегодня утром Джордж предложил накрыть крышу брезентом, на котором мы спали. «Нет, – ответили наши русские коллеги. – Лучше подождать, пока ветер стихнет». Их никакими силами нельзя было выгнать наружу. Они так и остались лежать в своих спальниках и со смирением наблюдали, как ветер сносит крышу.

В этом ветре было что-то странное. Он пришел из-за гор, прямо с ледяной шапки, но принес с собой теплый воздух. Днем температура в хижине поднялась до 13 °C.

«Это бора», – сказал Николай. Что такое «бора»?! Дух Севера? Злой демон нашей хижины? Николай не мог мне ничего объяснить. Или он не знал сам, или, скорее, не знал, как перевести. В половине шестого вечера ветер внезапно стих. Теперь можно было закрепить брезент на пострадавшей от ветра крыше, но время было упущено. Едва лишь мы собрались выйти наружу, начался дождь, и крыша стала протекать. На помост, где лежали наши спальники, полилась вода. Виталий и Евгений прибили брезент, до этого лежавший на полу, на крышу. Шатровую палатку, служившую складом, тоже разрезали на куски, поскольку нам не хватило материала. Работа продвигалась медленно. Джордж ходил вокруг хижины, объясняя, что надо делать, но работавшие на крыше не обращали