еще была цела. Внутри по всей длине тянулась скамья, на которой можно было спать или сидеть. В углу направо от двери мы обнаружили высокую груду камней, очевидно, служившую очагом. В выемке для костра лежал железный буй, подобный тем, что часто встречались на берегу. В нём было вырезано квадратное отверстие – судя по всему, его использовали как плитку. Вбитые в стены гвозди выглядели вполне современно. Всё указывало на то, что избушкой, вероятно, пользовались несколько десятилетий назад, но кто бы это мог быть? Нам оставалось только догадываться. Быть может, это были солдаты-пограничники, или охотники за шкурами, или поморы? А может – нацисты во время войны?

На берегу недалеко от избушки лежал череп крупного моржа. Массивный, благородного цвета бивень всё еще украшал верхнюю челюсть. Все коренные зубы были на месте, но, когда мы подняли череп, они стали выпадать один за другим. Это были неглубоко сидящие плоские круглые костяшки – идеальный инструмент для раскалывания раковин. Бивень был тяжелый, не менее полуметра в длину и великолепной формы. Оставив избушку, мы двинулись поверху, чтобы исследовать последние километры в сторону мыса Петровского. Но на этом участке нам также не встретилось ничего, заслуживающего внимания. Мы срезали дорогу к заливу Иванова и снова прошли мимо лагеря геодезистов. Издалека было видно ржавые бочки из-под топлива и деревянные полы для палаток, которые когда-то здесь стояли. Всё вокруг было завалено алюминиевыми колышками и настилами для палаток, деревянными ящиками, ржавыми металлическим инструментами. Я даже раскопал среди этой кучи мусора целую койку. Но долго задерживаться там мы не могли и скоро продолжили путь, потому что как раз неподалеку отсюда мы сегодня утром видели медведя. И еще один такой зверь спал неподалеку отсюда два дня назад. Рядом с рекой Боярского мы спустились на берег. Вдалеке уже было видно нашу хижину с развевающимся на ветру неподалеку красным университетским флагом. К 6 часам вечера мы вернулись домой.

Как выяснилось, Виталий и Николай следили за нами, когда мы уходили сегодня утром, и очень волновались за нас. Они также заметили слоняющегося по берегу медведя. Потом он поймал тюленя и, пообедав, улегся спать. После полудня они потеряли его из виду. Незадолго до нашего возвращения Виталий связался с «Иваном Киреевым». Он сказал нам, что корабль сейчас стоит на якоре рядом с полярной станцией у мыса Желания. Боярский планирует забрать нас отсюда и предупредил, чтобы мы были готовы в любой момент покинуть остров. Константин и Евгений, не теряя времени, принялись паковать свое оборудование. Лопаты и кирки уже стоят, связанные, рядом с дверью. В 9 вечера мы связались с судном во второй раз и узнали, что произошла задержка и они прибудут не раньше завтрашнего утра. День выдался ясный и солнечный, со слабым ветром и температурой воздуха +5 °C. Но к вечеру погода начала быстро портиться.

1 сентября 1995 года, пятница

Вчера я был в недоумении, почему нам надо собираться прямо сейчас, когда впереди еще так много работы. Сегодня выяснилось, что прогноз предсказывал значительное ухудшение погоды. Ветер усилился до 6 баллов по шкале Бофорта. Идет дождь, и при сильном ветре с моря плашкот не сможет подойти, чтобы нас забрать. На завтрак у нас были переваренные макароны, которые Николай смешал с мясными консервами, – получилась жуткая гадость. И он ожидал, что мы станем это есть! Даже кетчуп не мог скрыть мерзкий вкус его стряпни. Джорджа чуть не вырвало, и к еде он больше не притронулся. Остальные тоже ели без энтузиазма. Николай, как оказалось, рассчитывал, что мы наедимся на весь день и скажем ему «спасибо». Хлеб к этому времени уже кончился, и от одной мысли о том, чтобы снова положить себе в миску эту бурду, мне становилось тошно. Делать было нечего, и всеми овладела неуверенность. Никто не хотел выходить наружу под проливной дождь. Ширина прохода вдоль нар была даже меньше метра, и сидеть в хижине вшестером было довольно тесно. На полу стояли четыре коробки с припасами. На время приема пищи мы клали на них широкую доску, которая служила нам столом, а мы сидели рядом на нарах, где обычно находились ноги. Сегодня я сел у внешней стены, рядом со мной были Джордж, Евгений, Константин и Николай. У другой стены сидел Виталий, а рядом с ним лежал радиопередатчик. Под нарами мы держали не очень нужные вещи, вроде русско-английского словаря. Моя одежда висела на вбитых в стену гвоздях. В этот безрадостный день мы просто ждали и ничего не делали. Николай залез в свой спальный мешок, не снимая куртки, и захрапел. Константин, сидя в углу кухни, непрерывно курил одну сигарету от другой. Вскоре вся хижина заполнилась голубоватой дымкой.

В 6 часов вечера мы должны узнать, прибудет ли корабль и, что еще важнее, когда. Так или иначе нам придется пробыть тут некоторое время. За весь день я ничего толком не сделал, только собрал вещи, прибрался, сложил палатку – и всё. Во второй половине дня мы все собирали дрова для прощального костра. Вокруг кострища по соседству с хижиной поставили три деревянных щита для защиты от юго-западного ветра. Вскоре у новой конструкции выявился серьезный недостаток – теперь дым циркулировал на одном месте и лез в глаза тем, кто сидел рядом с костром. Русские не считали это существенным неудобством: дым, сказали они, – это хорошо, потому что так теплее.

У Константина еще несколько дней назад закончились сигареты, и он стал крутить что-то сам. Что это было – я не знал. Судя по резкому запаху, он курил план или собирал мусор со двора? Но тут я увидел, что он делает: заворачивает порцию чая (из пачек с голубым слоном) в обрывок газеты, поднятой с пола. Он говорит, что научился делать это, служа в армии пограничником, когда его с товарищами отправляли в многодневные дежурства на отдаленную точку. «В чае есть никотин», – говорит он, так что, по его мнению, всё в порядке.

На ужин были оставшиеся от завтрака макароны. Я попытался улучшить их вкус, добавив специй, но вышло еще хуже. После ужина Евгений вернулся к своей излюбленной теме, устроив нам еще одну лекцию об этнических различиях и типах черепов. Он даже упомянул предвоенные теории этнических ареалов немецкого археолога Коссинны. На Джорджа это подействовало как красная