Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо ответа Габа рухнул на пол. Я сперва подумал, что правда его убила. И, честно говоря, не очень удивился. Надо вообще ничего не понимать про знахарей старой школы, чтобы подозревать их в причастности к убийствам. Для них сама постановка вопроса совершенно невыносима. Я бы сказал, несовместима с жизнью.
— Ничего страшного, я его приведу в порядок, — после беглого осмотра объявил Джуффин. — Да уж, хороши бы мы с вами были, если бы бедняга умер у нас на руках.
— А, так это просто обморок?
— Не то чтобы так уж просто, и даже не совсем обморок. Несколько более сложный случай. Но дело вполне поправимое.
— Ну, хвала Магистрам, — вздохнул я. И принялся набивать трубку.
— У некоторых людей сознание устроено чрезвычайно интересным образом, — говорил Джуффин, пока его руки энергично массировали шею Габы. — Когда оно — сознание, я имею в виду, — бывает поставлено перед фактами, с которыми не готово примириться, оно берет и — хлоп! — выключается. Привести такого пострадавшего в чувство весьма непросто. У нас в Кеттари жила одна вредная старуха, половину жизни судилась с соседом за крошечный клочок сада, шириной в три ладони. Так вот, когда суд все-таки постановил отдать спорный участок соседу, бабушка хлопнулась на пол, вот так же, как ваш приятель, и пролежала в таком виде пять лет. Пять лет, Кофа! Домочадцы все порывались ее похоронить, но знахарь не давал, говорил, жива пока. А потом, когда на нее уже махнули рукой, старуха вдруг открыла глаза, поднялась с постели, вышла во двор, поближе к спорному участку, — и ну браниться. Я сам при этом не присутствовал, но рассказывают, за два часа ни разу не повторилась. А потом снова упала и умерла, к несказанному облегчению родных и соседей. Вот что случается, когда человек не готов смириться с реальностью. Правда, хвала Магистрам, такое бывает нечасто и, конечно, далеко не со всеми. Только с законченными идеалистами.
— Вы это только что выдумали? — мрачно спросил я.
— Про старуху-то? Ну что вы. Не выдумал, а вспомнил. Правда, сам я с этой леди знаком не был, мне мой тогдашний начальник, старый кеттарийский шериф рассказывал, когда учил меня справляться с подобными припадками. Массаж-то сам по себе простой, движения освоить — раз плюнуть, а вот уяснить, в каких именно случаях следует применять это полезное знание, я без наглядного примера не мог. Опыта не хватало. А что, вполне обычная история, даже удивительно, что вы не верите, я с тех пор не меньше дюжины таких вот упрямцев собственноручно привел в порядок. Причем все они были крайне недовольны этим обстоятельством.
— Габа тоже будет недоволен, — вздохнул я. — Не представляю, как он будет со всем этим жить. Но конечно, дать ему умереть, не закончив рассказ, было бы неразумно.
— Нужен мне его рассказ, — фыркнул Джуффин. — Я и сам могу продолжить. Хотите знать, как развивались события? Ваш приятель успешно избавил от горя леди Алаю Клисс, и у его так называемой внучки наконец появился дружок. Не знаю, где его поселили, — возможно, в доме леди Алаи, возможно, где-нибудь еще, я так понял, горе не испытывает потребность все время находиться рядом со своим «родителем», а то как бы они сутками без присмотра шлялись по улицам?.. Прошло еще какое-то время, на горизонте возникла очередная безутешная вдовица или вдовец, потом еще и еще. Габа оказывал помощь страждущим, его «внучка» обзаводилась новыми друзьями, все были довольны. В какой-то момент детишки вошли во вкус, почувствовали, чем их больше, тем лучше, вместе они — сила. Стали сами выискивать для Габы новых пациентов. Не сомневаюсь, они наделены необходимым для этого чутьем. Господин Гро, будучи человеком милосердным, не возражал: если где-то в Ехо живут люди, изнемогающие от горя, хорошо, если кто-нибудь подскажет ему их адреса.
— Похоже на то, — кивнул я. — В таком случае понятно, что случилось с Митти Дол.
— Это еще кто? — нахмурился Джуффин.
— Несчастная пьянчужка, одна из Кобиных людей. Вдова моряка с «Красной рыбы», вы, наверное, не помните…
— Напротив, прекрасно помню. Корабль с фальшивыми амулетами; потом еще Тайный Морской Суд постановил утопить экономного судовладельца, а мне пришлось делать вид, будто я не в курсе, — случай-то особый, моряки были очень сердиты, и их можно понять. Но этот прохвост почуял недоброе и вовремя удрал, теперь отсиживается где-то на границе, под крылышком у графа Вука, в надежде, что в такую даль за ним никто не потащится. И ведь прав. Другое дело, что рано или поздно его сам Гачилло под горячую руку зашибет, но тут уж ничего не попишешь, такова судьба почти всех гостей старого графа.
— Ну вот, — вздохнул я, сраженный его осведомленностью. — Муж Митти Дол мало того что сам пошел ко дну вместе с «Красной рыбой», он еще и двоих сыновей в последний рейс прихватил, прокатиться на каникулах. Так что она всех сразу потеряла, вот и пошла вразнос. Сбежала из дома, пила как не в себя, чтобы забыться, и как-то прибилась к Кобе — а куда еще ей было деваться? А несколько дней назад, как раз, когда нищие обнаружили детишек под Собачьим мостом, она вдруг протрезвела, сказала, что с нее хватит, привела себя в порядок и вернулась к родным. Теперь понятно почему. Эти маленькие монстры, не знаю уж, как их следует называть, ее приметили и позвали знахаря.
— Наверняка. Судя по тому, что вы рассказываете, эта ваша бедная вдова Митти нуждалась в его услугах больше, чем кто бы то ни было. Я вот спрашиваю себя: зачем они вообще принялись за убийства? Это доставляет им удовольствие? Возможно. Но думаю, дело не в этом, просто людей, для которых вместе с любимыми умирает весь мир, очень мало — к счастью. Не смотрите так на меня, Кофа, вы и сами знаете, что к счастью. Человек рождается одиноким; строго говоря, рождение — это и есть первый шаг навстречу одиночеству, таковы правила игры, в которую нас всех втянули, не спросив; жалобы не принимаются. Вообще, довольно странно, что я вам все это объясняю, потому что вы сами в этом смысле — почти совершенство и живой пример для подражания.
— Легко быть совершенством, когда тебе некого терять, — отмахнулся я. — Вот встретил бы в свое время какую-нибудь шуструю девицу, которая сумела бы наступить мне на сердце, — и прощай, живой пример для подражания. Другое дело, что пока мне в этом смысле везло. Или не везло — как поглядеть.
— Ничего, может статься, встретите еще. Какие ваши годы. Но это ничего не изменит, сами увидите. Когда появляется близкий человек — это прекрасное событие, драгоценный подарок судьбы, желанная передышка в пути, но одиночество было, есть и остается естественным состоянием всякого живого существа. Неспособность принять личное одиночество как норму — душевная болезнь, лечить ее, безусловно, надо, но уж точно не таким способом, который изобрел господин Гро… Ладно. Я, собственно, только и хотел сказать, что страдальцев было мало; в какой-то момент нашим нетерпеливым детишкам показалось, что их число растет слишком медленно, и тогда они взяли дело в свои руки. Никто не знает, на что способны такие существа. Думаю, они и сами пока толком не знают своих возможностей, но по мере того как их сила возрастает, а опыт накапливается, ребята делают удивительные открытия, одно за другим. В какой-то момент они научились отличать людей, еще не страдающих, но потенциально способных испытывать по-настоящему сокрушительное, всепоглощающее горе. И что самое для меня удивительное, как-то сообразили, что повод можно организовать своими силами — достаточно убить одного из пары, и дело в шляпе. Не знаю, как долго они учились убивать. Может быть, на это ушли годы, а может, сразу получилось. Факт, что их затея впервые увенчалась успехом семнадцать дней назад, а дальше все пошло как по маслу. В результате мы с вами наблюдаем за этим окном пятьдесят четыре чужих горя, которые стараются организовать рождение пятьдесят пятого, а их гениальный создатель валяется на полу в отключке, поскольку не готов жить дальше, осознавая, что натворил.