Реципиенты лицевых трансплантатов имеют строение лицевого черепа, которое отличается от строения черепа у доноров, поэтому новое лицо Тарлтон не стало копией чужого лица. Она видела теперь лицо своей прежней самости в сочетании с лицом донора – Черил Денелли Райтер, которая умерла от инсульта. Два лица вместе создавали одно отражение. Так как со временем черты лица донора могут исчезнуть, то изменяется и это отражение.

«После того, как я в течение сорока лет видела в зеркале свое отражение, мне потребовалось некоторое время, чтобы, глядя на свое новое отражение, не думать: «Э, эта дама не очень-то похожа на меня». Мне пришлось привыкать к новому лицу. Это было не очень страшно, обезображенное лицо куда страшнее».

Между тем, дочь донора Миранда видела в Тарлтон свою покойную мать. Позже Миранда сказала ей: «Теперь я снова ощущаю кожу мамы. Я снова вижу, сквозь вас, ее веснушки, когда я смотрю на вас. Мне кажется, что мама до сих пор жива».

С тех пор, как в 2004 году была выполнена первая трансплантация лица, эта операция была сделана уже более сорока раз. Тарлтон, в конце концов, привыкла к своей новой самости, и она, и другие реципиенты сообщают об улучшении представления о собственном теле, улучшении настроения, ощущения самости, качества жизни и об успешной социальной реинтеграции. Конечно, эти благоприятные результаты обеспечиваются отбором пациентов, подходящих для выполнения этой чрезвычайно сложной операции, и могущих рассчитывать на психологическую и психиатрическую поддержку.[47]

Пересадка лица – это уникальное преображение: это пересадка всегда видимых выражений, движение к узнаваемости и появлению знакомого образа.

Какой смысл имеют все эти рассуждения для родных и близких Шарлотты? Ее лицо выглядит знакомым, в противоположность лицу Тарлтон после обезображивающего нападения. После пересадки лица мне кажется, что эта узнаваемость помогает поддержанию ее идентичности для семьи, особенно в первые дни после поступления в госпиталь. Шарлотта все же похожа на прежнюю Шарлотту, несмотря на то, что все остальное, кроме лица, сильно изменилось. Идентичность ее была, в какой-то мере, сохранена. Она – для родных – остается тем же человеком, каким была раньше.

Изменение внешности после лицевой травмы или трансплантации может быть разительным настолько, что могут возникать проблемы на паспортном контроле. Так что, есть еще и проблема идентификации. Нет, однако, никаких сомнений, что иногда речь идет и об идентичности.

Перезагрузка и обновление

Я окончила медицинский факультет в 2003 году, наивно не зная, чего я не знала.

Спустя месяц после моего выпускного вечера весь мир облетела новость, что в Арканзасе через девятнадцать лет после потери сознания очнулся некто Терри Уоллис.

13 июля 1984 года белый грузовой «шевроле» пробил дорожное ограждение и рухнул в безводное каменисто русло реки под мостом. Терри, которому было тогда девятнадцать лет, был найден только на следующий день. Друг Терри, водитель, погиб на месте.

За шесть недель до происшествия родилась дочь Терри, Эмбер.

В течение девятнадцати лет бывший автомеханик был без сознания. Сначала он находился в коме, а потом врачи сказали, что он перешел в вегетативное состояние. В доме инвалидов, куда поместили Терри, его родители навещали его каждый день, а каждые две недели забирали его домой на выходные дни. Так прошло почти двадцать лет.

С течением времени родители стали замечать спорадически возникавшие обнадеживающие признаки – то улыбку, то едва заметный кивок в знак согласия. Но были ли это истинные признаки сознания? Все остальное время, неделю за неделей, месяц за месяцем, все видели лишь непроизвольные гримасы и неразборчивое фырканье.

11 июня 2003 года мать Терри, Энджили, как всегда пришла к сыну, и как всегда санитарка спросила: «Терри, кто к тебе пришел?»

– Мама, – ответил он.

После этого он произнес еще несколько слов, сначала невнятно и неуверенно. «Пепси» и «молоко». Потом последовали предложения. Терри был уверен, что ему по-прежнему девятнадцать лет, он знал, что президентом США был Рональд Рейган. Память была фрагментирована, конечности были слабыми. Ему требовалась круглосуточная помощь. Терри приходилось кормить, мыть и переворачивать. Но он мог – пусть и запинаясь – говорить, и узнал всех членов семьи. Со временем он вспомнил некоторые эпизоды детства и ранней юности; потом эти воспоминания стали более отчетливыми.

Что происходило в головном мозге Терри на протяжении последних девятнадцати лет? Не являются ли гримасы и нечленораздельные звуки таких больных, как Терри, чем-то большим, нежели какие-то непроизвольные движения?

Николас Шифф и его коллеги из медицинского колледжа Корнельского университета исследовали мозг Терри с помощью методики, называемой диффузной тензорной визуализацией (ДТВ). При выполнении этого исследования удается проследить путь молекул воды по белому веществу, то есть по нейрональным проводящим путям. Дополнительно сделали и позитронную эмиссионную томографию, позволяющую регистрировать активные участки мозга, и обнаружили, что к тому времени, когда Терри произнес слово «мама», его мозг был еще значительно поврежден, что не вызывало никакого удивления. Причем разрушения касались таких областей, что выздоровление представлялось весьма маловероятным. Очаги атрофии поразили практически весь мозг, включая и ствол; были повреждены также и аксоны – отростки нервных клеток; другими словами, пострадала как ткань мозга, так и пути, связывающие между собой различные его области. Однако внимание исследователей привлекло то обстоятельство, что в обширной задней части мозга увеличилось число связей; такого строения связей не видели никогда у здоровых людей. В этой области наблюдалась повышенная метаболическая активность, что можно было объяснить разрастанием нейронов, обеспечивших разительное улучшение состояния. Можно утверждать, что за прошедшие с момента травмы два десятилетия сформировались новые нервные пути и сети, производившие невнятные звуки и гримасы, но, в конечном счете, приведшие Терри к «маме», «пепси» и «молоку».

Но такого разрастания нейронных аксонов не происходит у большинства людей, перенесших подобные травмы. Дело в том, что задние отделы мозга, отвечающие за сознание, пострадали у Терри во время катастрофы в наименьшей степени. Здесь сохранились уцелевшие участки, с которых и началась перезагрузка – некоторые сети разряжались даже в то время, когда остальные молчали. Обеспечение всех больных, едва реагирующих на внешние раздражители, самым совершенным уходом, не приведет к тому же результату через двадцать лет. Случай Терри был исключением из правила.